«Чужое» глазами Гоголя: по страницам поэмы «Мертвые души» и переписки

Замыслова Е. Е. (Москва), студентка МГУ им. М. В. Ломоносова / 2005

Николай Васильевич Гоголь впервые оказался в Западной Европе в двадцать лет (в августе 1829 года после провала поэмы «Ганц Кюхельгартен» писатель уехал в Германию). Италия, Франция, Швейцария, Германия, Австрия, Мальта, Польша... Как известно, писатель любил Европу, подолгу жил за границей. Так, например, в Италии Гоголь провел в общей сложности около пяти лет, в Германии — около трех с половиной, более двух лет во Франции, около полугода в Швейцарии и более трех месяцев в Австрии. В целом 12 лет своей жизни писатель прожил в Европе.

Но одно дело любовь к Европе, и совсем другое — подражание ей. Последнее для Гоголя было неприемлемо. Он четко противопоставлял «свое» и «чужое», как сегодня принято говорить, концепты, связанные с самосознанием этноса и его стереотипом поведения1. Поскольку данная оппозиция актуальна и в наше время, о чем свидетельствуют современная публицистика, особый интерес представляет отношение Гоголя к «чужому», прежде всего к Западу.

Как точно заметил В. А. Воропаев, в поэме «Мертвые души» отчетливо ощутим принцип противопоставления «свое — чужое»2. Причем особо подчеркивается, насколько западные нововведения дурно влияют на русский народ. Так, помещик Василий Платонов из второго тома «Мертвых душ» утверждает, что «русский человек покуда хорош и расторопен и не лентяй, покуда он ходит в рубашке и зипуне; но, что, как только заберется в немецкий сюртук, станет вдруг неуклюж и нерасторопен, и лентяй, и рубашку не переменяет, и в баню перестает вовсе ходить, и спит в сюртуке, и заведутся у него под сюртуком немецким и клопы, и блох несчетное множество»3.

Свое мнение по поводу западного влияния в России Гоголь высказал в 1848 году в письме К. С. Аксакову, известному своими славянофильскими взглядами: «Я все тот же: еще более стою за Русскую землю, еще сильнее против Запада <...> В высшей степени противна мне красивая ложь, красивые эффекты Запада <...>. Неотъемлемая принадлежность Запада — картинка <...> А как могущественна картинка над человеком! <...> Эта ложь вошла в правду русской жизни. Западное влияние у нас есть и медленно уступает русскому началу. Да и как не быть ему сильну, когда оно поблажает всем порокам человека, избавляет от труда и простоты истины и дает вам милую, легкую, красивую и затейливую ложь?»4. Гоголь склонен видеть в западном влиянии лишь обольщение Европой, причем даже не самой Европой, а ее заманчивой, яркой и соблазнительной картинкой. Писатель справедливо замечает, что многие его соотечественники подражают Европе, следуя моде, толком не разобравшись, что есть европейская цивилизация.

«Вы говорите, что спасенье России в европейской цивилизации, — пишет Гоголь В. Г. Белинскому из немецкого города Остенде в 1847 году, — но какое это беспредельное и безграничное слово. Хоть бы вы определили, что такое нужно разуметь под именем европейской цивилизации, которое бессмысленно повторяют все. Тут и фаланстерьен, и красный, и всякий, и все готовы друг друга съесть, и все носят такие разрушающие, такие уничтожающие начала, что уже даже трепещет в Европе всякая мыслящая голова и спрашивает невольно, где наша цивилизация? И стала европейская цивилизация призрак, который точно никто покуда не видел».5 Последнее утверждение, конечно, полемическое преувеличение, направленное не столько против Европы, сколько против идеализации западниками Европы. Белинский как раз знал политические и гражданские свободы — завоевания европейской цивилизации, связанные с эмансипацией личности и общественным переустройством. Но Гоголь, не признавая эти ценности, отказывается признать ориентированные на них «цивилизации».

Итак, «призрак», «картинка» — такие ключевые слова можно выделить в гоголевских характеристиках Европы.

Однако Запад не однолик и «чужое» не всегда отрицательно для Гоголя. «...Всякий народ, — пишет Гоголь, — носящий в себе залог сил, полный творящих способностей души, своей яркой особенности и других даров Бога, своеобразно отличился каждый своим собственным словом, которым, выражая какой ни есть предмет, отражает в выраженье его часть собственного своего характера»6. В лирическом отступлении о языке в конце пятой главы I тома поэмы «Мертвые души» автор дает характеристику трем ведущим европейским языкам и русскому слову как «знаку» национального характера. Заметим, кстати, что гоголевский подход созвучен современной науке, широко использующей принцип изучения национальной ментальности в связи с анализом языка данного народа:

«Сердцеведением и мудрым познаньем жизни отзовется слово британца; легким щеголем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает свое, не всякому доступное, умно-худощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово»7.

Характеризуя языки разных европейских народов, Гоголь остроумно выделяет основные, с его точки зрения, национальные черты англичан, французов и немцев. Причем, отметим, что, судя по эпитетам, англичанам Гоголь симпатизирует больше, чем французам и немцам. А «свое», русское слово возвышает над всеми.

В другой главе «Мертвых душ» Гоголь иронически подмечает, что как ни «европеизируй» русскую жизнь, все равно «свое» перевесит заимствованное «чужое». Вот гоголевская зарисовка купеческой жизни: «Первое событие было с какими-то сольвычегодскими купцами, приехавшими в город на ярмарку и задавшими после торгов пирушку приятелям своим устьсысольским купцам, пирушку на русскую ногу с немецкими затеями: аршадами, пуншами, бальзамами и проч. Пирушка, как водится, кончилась дракой». Затеи «чужие», причем слово «немецкие» здесь используется в характерном для XIX века значении «иностранный», а размах, да и драка «своя», по старому русскому обычаю. Любопытно, что немецкими напитками Гоголь называет английский пунш — punch англ. — спиртной напиток из рома, сваренный с сахаром, лимонным соком и другими приправами из фруктов) и испанский аршад (Аршад (или оршад) — исп. (orxata (horchata) de chufas) — испанский напиток, приготовленный из сладкого растительного молока чуфы с запахом и вкусом миндаля).

Правда, иногда Гоголь использует слово «немец» в прямом смысле — «германец»: Так, видимо, оно употреблено в лирическом отступлении: «Автор чрезвычайно любит быть обстоятельным во всем, и с этой стороны, несмотря на то, что сам человек русский, хочет быть аккуратен, как немец»8.

Черты «чужого» можно найти и в Чичикове — «подлеце»-предпринимателе, ценящем внешний лоск и комфорт. «Несмотря на весь свой консерватизм, Чичиков — отчасти западник, — заметил еще Д. С. Мережковский. — Подобно Хлестакову, он чувствует себя в русском провинциальном захолустье представителем европейского просвещения»9. Чичикова тянет на Запад, поэтому он мечтает служить на таможне: «Вот бы куда перебраться, и граница близко, и просвещенные люди. А какими тонкими голландскими рубашками можно обзавестись!» — «Надо прибавить, что при этом он подумывал еще об особенном сорте французского мыла, сообщавшего необыкновенную белизну коже и свежесть щекам». Гоголевский герой прельщен той самой глянцевой картинкой Запада, о которой писатель говорил в своих письмах.

Чичичков из тех русских дворян, что боготворят просвещенную Европу. «Хорош, очень хорош» — восклицает однажды Чичиков, увидев Петрушку пьяным. — Уж вот можно сказать: удивил красотой Европу!« — Сказав это, погладил свой подбородок и подумал: «Какая, однако-ж, разница между просвещенным дворянином и грубой лакейской физиономией!» Так Гоголь высмеивает поверхностный «европеизм» Чичикова, который в отличие от действительно просвещенных дворян, боготворит вовсе не европейское просвещение, а внешний блеск, «гладкость», лоск Европы.

Но особенно неприемлемы для автора «Мертвых душ» расчетливость, меркантильность, эгоизм предпринимателя Чичикова. Это, по Гоголю, действительно негативные черты героя как «чужого»: «Приобретение вина всего; из-за него произвелись дела, которым свет дает названье не очень чистых»10. «Холодным, расчетливым и меркантильным» назвал Гоголь европейский ум в письме к Марии Петровне Балабиной из Рима в 1838 году11. Стремление к личному обогащению — главный фактор экономического прогресса Европы. «В гениальном обобщении, которое дал Гоголь в Чичикове <...> с полной ясностью выступает разрушение душевной жизни, связанное с этим переводом на деньги всех душевных движений», — отметил В. Зеньковский.12 Чичиков больше других руководствуется «чужими», европейскими ценностями. Так что среди героев I тома поэмы представляется именно аферист. Хотя, конечно, во II томе появляется и честный «миллионщик» Муразов, воплощение мечты о честном и добром капиталисте и соответственно капитале.

Но все же для русского человека более характерно другое отношение к богатству: деньги — это от лукавого. Об этом он говорит в своих пословицах и поговорках: «Деньги кует черт», «Не в деньгах счастье», «Пусти душу в ад, будешь богат». Согласно народным представлениям, богатство, собственность, деньги не угодны Богу, делают человека бессовестным, скупым, гордым; считается, что невозможно быть богатым и честным одновременно, а «бедность не порок». На Западе же богатство — это достоинство: «мешок денег перевесит даже два мешка истины». «Беден — значит, глуп», — говорит Европа. Для автора «Мертвых душ» еще с «Вечеров на хуторе близ Диканьки» деньги и черт стоят рядом.

Для Гоголя чичиковщина — это отступление от христианских заповедей, которые особо акцентируются в православии. Писатель, зная легковерность русского человека, понимал, всегда предостерегал от опасностии променять «свое» на «чужое». В этом плане очень показателен один из откликов на поэму Гоголя, приведенный в статье В. Чибисова в «Одесском вестнике» в 1859 году, и, насколько нам известно, ранее практически не попадавший в поле зрения исследователей.

Отвечая на обращение Гоголя к читателям присылать ему замечания на I том «Мертвых душ», Василий Иванович Белый, сын купца третьей гильдии, служащий одесской городской думы по еврейскому отделу, писал автору: «Говорю от лица многих. <...> Скажите, отчего выведенный вами герой — слишком для вас отвратителен? Потому ли, что он „приобретатель“? <...> Почему же это безнравственно — быть приобретателем? Неужели одно инстинктивное чувство «приобретать», на котором основаны и живут цивилизованные общества — в состоянии до такой степени обезобразить всего человека? <...> Возьмите, в свете есть целая страна, которая более ничего не делает, как приобретает и приобретает: это — Американские Штаты. <...> Ведь благоприобретение есть одно из главнейших выражений личного интереса, — этого верховного двигателя прогресса».13 Текст этого письма свидетельствует о том, что во времена Гоголя в стране уже стали набирать силу либерально-буржуазные, с точки зрения писателя, «чужие» России взгляды и позиции. И без «личного интереса», стремления к обогащению не будет прогресса. Но Гоголь смотрит на развитие цивилизации с точки зрения христианских ценностей, которые появились намного раньше буржуазных. Прийти в России к прогрессу, руководствуясь европейскими, а тем паче американскими ценностями, по мнению Гоголя, не удастся.

Итак, оппозиция «свое-чужое», русское — западное, европейское, базирующееся в основном на противопоставлении: русская духовность — западная холодность, русская непрактичность — западная меркантильность, занимает одно из центральных мест в мировоззрении и творчестве Гоголя. В разработке этой оппозиции четко проявляется скептицизм Гоголя в оценке западноевропейских ценностей, его настороженность по отношению к «чужому», что, видимо вообще довольно типично для сознания русского человека. Хотя характерно для него и желание понять «чужой» европейский мир, часто спрятанный за глянцевой «картинкой».

Примечания

1. См. об этом: Степанов Ю. С., Константы. Словарь русской культуры., М., Языки русской культуры, 1997.

2. Воропаев В. А., Н. В. Гоголь: жизнь и творчество, Изд-во Моск. Ун-та, М., 2002. С. 33.

3. Гоголь Н. В., Собрание сочинений в шести томах, Худ. лит., М., 1949. Т. 5, с. 335.

4. И письма Н. В. Гоголя К. С. Аксакову (май 1848 года) // цит. по: Переписка Н. В. Гоголя, М., Худ. лит., 1988. Т. 2. С. 98-99.

5. Из письма Н. В. Гоголя В. Г. Белинскому (конец июля — начало августа 1847 года) // цит. по: Переписка Н. В. Гоголя, М., Худ. лит., 1988. Т. 2, С. 492-493.

6. Гоголь Н. В., Собрание сочинений в шести томах, Худ. лит., М., 1949. Т. 5, с. 109.

7. Там же. С. 109.

8. Гоголь Н. В., Собрание сочинений в шести томах, Худ. лит., М., 1949. Т. 5, с. 19.

9. Мережковский Д., Гоголь: Творчество. Жизнь. Религия, М., СПб, 1911. С. 49.

10. Гоголь Н. В., Собрание сочинений в шести томах, Худ. лит., М., 1949. Т. 5, с. 243.

11. Из письма Н. В. Гоголя М. П. Балабиной (апрель 1838 года) // Переписка Н. В. Гоголя. Т. 2, С. 308.

12. Зеньковский В., Общие законы экономической жизни // Вестник. Р. Х. Д. (Париж; Нью-Йорк; Москва), 1991, № 1. С. 88.

13. Чибисов В., Несколько слов о литературе Новороссийского края // Одесский вестник, 1859, № 5, 13 января. С. 19.

Яндекс.Метрика