«Возвращение к Гоголю»
В Петербурге накануне прошла презентация книги о семье потомков Николая Васильевича Гоголя «Возвращение в Египет». Автор Владимир Шаров в своей новой книге, изданной АСТ, использует прием перевернутой исторической реальности.
О книге
“Если говорить о взаимоотношениях Гоголя и Петербурга — это была огромная любовь!” — восклицает господин Шаров в начале разговора
«Я написал не литературоведческую книгу. Это личная попытка понимания Гоголя, попытка посмотреть на Николая Гоголя отойдя на 100 лет и через историю связанной с Николаем Васильевичем семьи. Роман о семейном клане, о его истории. О том, как он прошел жизнь.
Отчасти книга была рождена благодаря архиву в Москве, куда я стал вхож, стал изучать коробки с письмами и семейными документами. Ведь многое было утрачено хотя бы потому, что в советское время искать, например, свои корни было просто опасно. Архивы не были востребованы. А далее сам архив вдохновил меня... Я всегда мечтал о большом семейном клане, которого был лишен. Мне не хватало этого чувства клановости. И вот я писал из головы письмо за письмом, так получилась переписка семьи, связанной с Гоголем, и о Гоголе с его произведениями.
Семья эта вымышленная, однако потом она стала реальной... Как это произошло? А вот таким образом, и для меня это тоже было неожиданно: на третий день после выхода книги меня позвали на радио „Эхо Москвы“, там была передача о книгах. Вели передачу две дамы. Одна из них попросила книгу с дарственной надписью в подарок. Я спросил: „Кому подписать?“, она ответила: „Не мне, отцу“. Я спросил: „Как фамилия отца?“ — ответом было: „Яновский“. Оказалось, что это женщина из того самого клана, от представителей которого я написал тысячу писем. И, конечно, я был потрясен...
Николай Гоголь всегда был моим любимым писателем. Я не столько изучал его, сколько читал том за томом в разных изданиях
Я читал, и приходили какие-то мысли, в частности, по отметкам и выпискам отца. Это впечатление от того, что Гоголь думал, как понимал мир. В Гоголе было бездна надежд красивых, тонких, он много занимался историей. Потом эти надежды разделила огромная часть общества. Дальше была бездна крови и разочарований. И попытка подойти к библейским истинам. Ведь те же „Мертвые души“ — это дантовская попытка написать ад, чистилище и рай. И литература, и даже история стала делиться на до „Мертвых душ“ и после них».
О Гоголе и Петербурге
«Для Николая Гоголя, я думаю, Петербург во всех смыслах был огромным потрясением, это мы можем видеть и в „Невском проспекте“, и в других произведениях. Это жизнь во всех отношениях, которая по законам мироздания и устройству кардинально отличалось от его жизни писателя в родительском имении в Малороссии. Это было самым большим потрясением, сломом и необходимостью. К этой жизни надо было приспособиться, и к чиновничьей, и к светской, — Гоголь блистательно справился с этой задачей! Он стал восприниматься и в Москве, и в Петербурге как идеолог той жизни, которая здесь, в эту эпоху начинается и строится.
Ничто не оказало большего влияния на понимание того, как должна строится жизнь в России. Это тот редкий и благостный случай, когда испытания которые не ломают, а делают крепче. Считается, что Гоголь повлиял на всю литературу и в чем-то на дальнейшую судьбу как Петербурга, так и самой России на все последующие времена.
Повести Гоголя — это попытка понимания города со всеми его правилами
Ведь человек, попавший в Петербург с окраины империи, начинает жестче и четче видеть и понимать многое. Гоголь думал об империи и о том, что петербургский путь должен стать отдельным.
О взаимоотношениях Гоголя и Петербурга: я думаю, что это была большая, огромная любовь. Единственное, что Гоголю было здесь холодно. Хорошо ему было только в дороге, когда его оставляли боли. Но Николай Васильевич не мыслил мира без царского дома, без всего того, что строило и породило Петербург. Эта возможность построения чего-то на холодном, болотистом месте, она до крайности поражала Гоголя. Петербург — это один из грандиозных удавшихся проектов Петра I. А далее все законы, правила, создание улиц, домов, проспектов, механизм зарождения здесь жизни — это все чрезвычайно впечатляло писателя.
Две жестко контрастные вещи строили его понимания, представления и любовь к городу: с одной стороны — любовь к удивительным механизмам и законам Петербурга, а с другой все же тоска по теплу родной Малороссии».