К списку

Из цикла «Гоголь и его окружение». Матеpиалы к биогpафии

Воропаев В. А. д.ф.н., профессор МГУ им. М. В. Ломоносова, председатель Гоголевской комиссии при Научном совете РАН «История мировой культуры», член Союза писателей России / 2008

О Гоголе существует огромная, почти необозримая литеpатуpа. Несмотря на это, мы и сегодня не имеем его научной биографии. И дело здесь не столько в отсутствии документального, фактического материала, сколько в поразительной загадочности личности Гоголя, оригинальности его духовного облика. «Биография всякого известного и почему-нибудь замечательного человека, — писал С. Т. Аксаков в заметке „Несколько слов о биографии Гоголя“, — представляет много затруднений <...> Биография же Гоголя заключает в себе особенную тpудность, может быть единственную в своем pоде. <...> Гоголя как человека знали весьма немногие. Даже с дpузьями своими он не был вполне, или, лучше сказать, всегда откpовенен. Он не любил говоpить ни о своем нравственном настроении, ни о своих житейских обстоятельствах, ни о том, что он пишет <...>»¹.

Один из плодотворных путей постижения личности Гоголя — выявление круга его знакомств. Долгое время многие факты биографии писателя оставались в тени, по разным причинам исследователи не придавали им должного значения. Прежде всего это относится к лицам духовного звания, соприкасавшимся с Гоголем в последний период его жизни. Спустя сорок лет после смерти Гоголя его биограф отмечал, что «мы еще не только более чем недостаточно знаем его жизнь и почти еще не уяснили его нравственную личность, но даже характер его отношений к более или менее близким людям остается мало известным и почти вовсе не был до сих пор предметом внимательного изучения»².

Сегодня мы по-прежнему очень мало знаем об окружении Гоголя, особенно в последнее десятилетие его жизни. Публикуемые ниже документальные очерки хотя бы отчасти восполняют этот пробел.

Думы за горами, а смерть за плечами

Афонский знакомец Гоголя

Святая гора Афон в судьбе Гоголя была связана, в частности, с именем тамошнего инока и духовного писателя иеросхимонаха Сергия, более известного под литературным псевдонимом Святогорец. Это был человек высокой и трагической судьбы. Его мирское имя Симеон Авдиевич Веснин. Родился он в селе Пищальское Орловского уезда Вятской губернии в семье дьячка, человека благочестивого. В доме останавливались странники, и отрок, слушая их рассказы, мечтал пойти по их стопам. Один из паломников, звавшийся дедушкой Андреем, не раз появлялся у Весниных. Он бывал и в Святой Земле, и на Афоне, видел все русские святыни. Однажды отрок Симеон высказал желание пойти в самый пустынный монастырь. На это дедушка Андрей сказал, смеясь: «Ох, ты дите, дите! подрастешь, так и на Афон уйдешь!»

В тринадцать лет Симеон остался круглым сиротой. Его желание странствовать по святым местам осуществилось гораздо позднее — только после того, как он прошел через тяжелое горе, — смерть жены и дочери. Уже вдовым священником Святогорец побывал в Соловецком Преображенском монастыре и у святынь Москвы и Киева. В 1839 г. в Вятке он принял монашеский постриг с именем Серафим — в честь бесплотных сил небесных, а через четыре года вступил в число братии Афонского Пантелеимонова монастыря, где спустя год удостоился схимы, великого ангельского образа, и был наречен Сергием (в честь игумена Радонежского, всея России чудотворца). Ему было тогда около тридцати лет. В середине 1840-х гг. он предпринял семимесячное паломничество в Иерусалим, о чем и рассказал впоследствии в своих «Палестинских записках».

Во время пребывания на Святой горе отец Сергий написал несколько трудов по истории Церкви, ряд житий святых, вел обширную переписку братии. В 1845 г. в журнале «Маяк» печатались его путевые заметки в виде писем об Афоне — они имели большой успех у читателей, что побудило его продолжать литературные занятия.

Поручив известному паломнику-слепцу Григорию Ивановичу Ширяеву издание своих писем в Петербурге отдельной книгой, иеросхимонах Сергий по благословению игумена в 1847 г. выехал в Россию, чтобы наблюдать за ее печатанием. После двухлетнего пребывания на родине в Вятке он в начале 1850 г. прибыл в Москву. Здесь его уже ожидала только что выпущенная первая часть «Писем Святогорца к друзьям своим о Святой Горе Афонской». Книга имела большой успех и быстро разошлась. За первой частью последовала вторая (о ней упоминает Гоголь в письме к графу Александру Петровичу Толстому от 20 августа 1850 г.). В том же 1850 г. вышло в свет и второе издание первой части.

«Письма Святогорца» получили широкий отклик в печати: о них писали столичные газеты и журналы. Так как автор выступил под псевдонимом, то многие читатели, судя по добротному качеству писем, принимали их за сочинение известного духовного писателя Андрея Николаевича Муравьева. Юный в то время Николай Добролюбов записал в своем дневнике в начале 1852 г.: «Превосходная книга. Так просто, искренно, чистосердечно, наивно, но вместе с тем умно и благородно рассказывает Святогорец»³. И впоследствии, вплоть до наших дней, книга переиздавалась неоднократно.

В Москве иеросхимонах Сергий получил приглашение от княгини Варвары Васильевны Голицыной остановиться в ее доме. Многие знатные особы и купцы желали тогда с ним познакомиться и звали его к себе или являлись сами в особняк княгини. Такое внимание к Святогорцу немало способствовало тому, что он собрал значительные пожертвования на Пантелеимоновскую Афонскую обитель. К нему благоволило и высшее духовенство. Он неоднократно бывал у святителя Филарета, митрополита Московского, который встречал его ласково, расспрашивал о Святой горе, высказывал замечания на его письма и даже подарил ему четки (наверное, не без тайного умысла, — чтобы более молился, чем писал). Не раз посещал отец Сергий и Свято-Троицкую Сергиеву лавру, где его радушно принимал наместник архимандрит Антоний.

В Петербурге Святогорца встретили столь же приветливо, как и в Москве. Благосклонно отнеслись к нему митрополит Санкт-Петербургский Никанор, архиепископ Херсонский Иннокентий (известнейшие духовные писатели) и другие лица высшего духовенства. Радушного приема удостоился он у князя Платона Александровича Ширинского-Шихматова, тогдашнего министра народного просвещения, родного брата афонского старца иеромонаха Аникиты. Все эти дружеские связи дали возможность Святогорцу обратить внимание правительства на состояние русских монастырей на Святой горе и подвигнуть его на благое дело помощи им.

После возвращения на Афон в 1851 г. иеросхимонах Сергий поселился в нарочно построенной для него Космо-Дамиановской келлии⁴, где подвизался вместе со старцем Геронтием, учеником и келейником покойного иеромонаха Аникиты (в мире князя Сергия Александровича Ширинского-Шихматова, до своего пострижения известного в России поэта). Скончался Святогорец в 1853 г. тридцати девяти лет от роду.

Гоголь познакомился со Святогорцем, по всей видимости, в конце 1849 или начале 1850 г. в Москве. В середине декабря 1849 г. Святогорец выехал из Вятки в Петербург, чтобы самому следить за изданием второй части своих писем, и вскоре прибыл в Москву. В конце апреля 1850 г., в письме, адресованном, по всей вероятности, иеромонаху Антонию (Бочкову), который тоже был духовным писателем, он вспоминает об одном литературном вечере: «...тут же мой лучший друг, прекрасный по сердцу и чувствам Николай Васильевич Гоголь, один из лучших литераторов. Суждения были о моем пере: все единогласно отдают честь моим талантам <...> Я в особенно близких отношениях здесь с графом Толстым, у которого принят как домашний <...> Граф Толстой прекрасного сердца и очень прост. По знакомству он выслал экземпляр моих писем одному из городских священников Тверской губернии, и тот читал мои сочинения в церкви вместо поучений на первой неделе Великого поста, о чем извещал графа»⁵. Священник этот, по всей вероятности, ржевский протоиерей Матфей Константиновский, духовный отец Гоголя и графа Толстого.

С Гоголем Святогорец вел разговоры и об издательских делах, что видно из письма последнего к неизвестному адресату от 1 июля 1850 г. из Петербурга: «Я редко выезжаю, потому что меня удерживает дома корректура 2-й части Писем. Впрочем, жалею, что взял на себя эту заботу. Справедливо мне говорил Гоголь Николай Васильевич, чтобы не брать на себя корректуры. Увлекаясь мыслию, я не вижу опечаток».

Зиму 1850/51 г. Гоголь провел в Одессе и снова встречался там со Святогорцем. В марте 1851 г., по пути на Афон, тот сообщал Гоголю, задумавшему поездку в Константинополь и Грецию: «Возлюбленнейший Николай Васильевич! Наскоро пишу вам, торопясь на почту и к отъезду сегодня из Константинополя в Солун на австрийском пароходе. Церквей православных в Константинополе сорок шесть. Это передал мне отец Софония (настоятель церкви при Русской миссии в Константинополе. — В. В.), и, верно, потому, что он и сам собирал сведения подобного рода»⁶.

В последние годы жизни Гоголя среди его знакомых распространился слух, что он собирается ехать на Афон. 9 июля 1850 г. Иван Сергеевич Аксаков извещал родных о письме Александры Осиповны Смирновой, которая сообщала, что «Гоголь, вероятно, поселится на Афонской горе и там будет кончать „Мертвые души“»⁷. В Российском государственном архиве литературы и искусства в Москве хранится письмо Смирновой (от 28 июня 1850 г.), которое имел в виду Иван Аксаков. В нем Александра Осиповна, в частности, говорит о Гоголе: «...если Бог поможет ему получить паспорт за границу, он, вероятно, поселится в Афинах или на Афоне и кончит там второй том. На Афон советую я и завлек его рассказами автор Писем Святогорца и слепый, с которыми он виделся в Москве»⁸. Из этих слов явствует, что Гоголь был знаком также и с упомянутым Смирновой Григорием Ивановичем Ширяевым (1822–1875), человеком судьбы необыкновенной.

Происходил он из крестьян Пермской губернии; еще в отрочестве, на десятом году, потерял зрение. К счастью, крестный отец его, местный священник, принял в нем участие. Григорий жил у него, постоянно посещал церковь и уже в двенадцать лет решил странствовать по святым местам. Задумано — сделано. До четырнадцати лет были у него попутчики, а потом он начал ходить один, снарядившись по обычаю паломников посохом, котомкой, кружкой у пояса. Ширяев обошел едва ли не всю Россию, весь Православный Восток, посетил все замечательные места в Святой Земле и дважды побывал на Афоне.

Письма Святогорца и его устные рассказы, как видно, усилили интерес Гоголя к Святой горе, и он совсем было собрался ехать туда. Из письма Смирновой к Гоголю (осень 1850 г.) можно заключить, что поездка его на Афон уже дело решенное. Это подтверждается и свидетельством Святогорца. Позднее, узнав о кончине Гоголя, он писал из Космо-Дамиановской келлии на Афоне (в апреле 1852 г.): «Смерть Гоголя — торжество моего духа. Покойный много потерпел и похворал, надобно и пора ему на отдых в райских обителях. Жаль только, что он не побывал у нас. Я очень любил его; в Одессе мы с ним видались несколько раз, и наше расставание было условное — видеться здесь. Судьбы Божии непостижимы! В последнее время его считали помешанным — за то, что он остепенился и сделался христианином. Вот ведь мирская-то мудрость! Толкуйте с миром!»⁹.

В другом письме к тому же адресату от середины августа 1852 г., поблагодарив за присылку портрета Гоголя, Святогорец снова вспоминает о некогда данном Гоголем обещании приехать на Афон: «Покойный, расставаясь со мною в Одессе, дал слово — только съездить в Москву на лето, с целию издания своих творений, а потом к осени 1851 г. прибыть на Афон. Таковы-то наши предположения! Думы за горами, а смерть за плечами! Жизнь Гоголя поучительна: в последнее время он был строгим христианином, — и это радует меня»¹⁰.

Встреча с Гоголем

Из воспоминаний Марфы Сабининой

Замечательная русская женщина Марфа Степановны Сабинина интересна, конечно, не только тем, что она встречалась и беседовала с Гоголем, — поэтому расскажем, хотя по необходимости кратко, о ее неординарной судьбе, талантах, многообразной деятельности. Это удивительно многосторонняя, но и цельная во Христе русская душа. Она родилась в 1831 г. в Копенгагене в семье священника. Отец ее, протоиерей Стефан Карпович Сабинин, в течение четырнадцати лет служил при русской дипломатической миссии в Дании, а в 1837 г. был переведен в Веймар и назначен духовником гросгерцогини Марии Павловны, старшей сестры Императора Николая I.

Марфа Сабинина обладала великолепным голосом и исключительными музыкальными способностями, позволившими ей в двенадцать лет стать членом музыкального кружка, основанного в Веймаре Великой княгиней Марией Александровной. Юная Марфа брала уроки у лучших немецких профессоров, участвовала в благотворительных концертах и даже составила свой собственный хор. Успехи ее были столь поразительны, что Ференц Лист предложил заниматься с ней. Великий композитор был близок с семьей Сабининых, и Марфа, уже тогда прекрасная пианистка, стала лучшей его ученицей¹¹. Впоследствии она писала о Листе: «Самый гениальный и бескорыстный человек, какого я знала»¹².

В своих записках Марфа Степановна рассказывает, в частности, о встрече с Гоголем в Веймаре летом 1845 г.: «17 (29) июня <...> узнали, что приехали и были у отца Николай Васильевич Гоголь и граф Александр Петрович Толстой. На другой день они пришли к отцу, и я в первый и последний раз видела знаменитого писателя. Он был небольшого роста и очень худощав; его узкая голова имела своеобразную форму — френолог бы сказал, что выдаются религиозность и упрямство. Светлые волосы висели прямыми прядями вокруг головы. Лоб его, как будто подавшийся назад, всего больше выступал над глазами, которые были длинноватые и зорко смотрели; нос сгорбленный, очень длинный и худой, а тонкие губы имели сатирическую улыбку. Гоголь был очень нервный, движения его были живые и угловатые, и он не сидел долго на одном месте: встанет, скажет что-нибудь, пройдется несколько раз по комнате и опять сядет. Он приехал в Веймар, чтобы поговорить с моим отцом о своем желании поступить в монастырь. Видя его болезненное состояние, следствием которого было ипохондрическое настроение духа, отец отговаривал его и убедил не принимать окончательного решения. Вообще Гоголь мало говорил, оживлялся только когда говорил, а то все сидел в раздумье. Он попросил меня сыграть ему Шопена; помню только, что я играла ему. Моей матери он подарил хромолитографию — вид Брюлевской террасы¹³; она наклеила этот вид в свой альбом и попросила Гоголя подписаться под ним. Он долго ходил по комнате, наконец сел к столу и написал: „Совсем забыл свою фамилию; кажется, был когда-то Гоголем“. Он исповедовался вечером накануне своего отъезда, и исповедь его длилась очень долго. После Св. Причастия он и его спутник сейчас же отправились в дальнейший путь в Россию, пробыв в Веймаре пять дней»¹⁴.

Записки Марфы Степановны Сабининой печатались в журнале «Русский Архив» в 1900–1902 гг. К написанию их ее побуждал сам издатель и редактор журнала Петр Иванович Бартенев, что явствует из письма Сабининой к нему от 21 мая 1891 г. (хранится ныне в Российском государственном архиве литературы и искусства): «За добрую память благодарю душевно, счастливое Веймарское время незабвенно в моей памяти. <...> Если я буду в силах писать, услышите обо мне»¹⁵. В основу записок Сабининой положены дневниковые записи, а они как источник предпочтительнее мемуаров, написанных много лет спустя. Хотя Марфе во время ее первой и единственной встречи с Гоголем было только четырнадцать лет, мы можем отнестись к ее воспоминаниям с полным доверием. Необыкновенно ярок и психологически убедителен оставленный ею портрет Гоголя. Манера его поведения, о которой говорит Сабинина, отмечалась и другими мемуаристами, в частности протоиереем Иоанном Базаровым, в ту пору настоятелем вновь учрежденной русской домовой церкви в Висбадене. Вспоминая о встречах с Гоголем у Василия Андреевича Жуковского, он замечал, что Николай Васильевич «почти ничего не говорил и больше ходил по комнате, слушая наши разговоры»¹⁶.

В дневниковой записи Марфы Степановны есть и неточность. По ее словам, Гоголь и его спутник отправились из Веймара в Россию. На самом деле Гоголь держал путь в Берлин и по дороге туда заехал в Галле, чтобы встретиться с местным врачом, как советовал ему отец Стефан Сабинин. Это следует из письма Гоголя к Жуковскому от 14 июля (н. ст.) 1845 г.: «Для душевного моего спокойствия оказалось мне нужным отговеть в Веймаре. Граф Толстой также говел вместе со мною. Добрый веймарский священник советовал мне убедительно посоветоваться еще на дороге с знаменитым доктором в Галле, Крукенбергом» (ХII, 498). О пребывании в Веймаре и о «тамошнем очень добром священнике нашем» Гоголь сообщал и в письме к поэту Николаю Языкову от 25 июля (н. ст.) того же года (ХII, 506).

Отзвук поездки в Веймар можно найти в письме Гоголя «Нужно проездиться по России», вошедшем в книгу «Выбранные места из переписки с друзьями» и адресованном графу Толстому, чьи душевные устремления также были направлены к монашеству: «Нет выше званья, как монашеское, и да сподобит нас Бог надеть когда-нибудь простую ризу чернеца, так желанную душе моей, о которой уже и помышленье мне в радость. Но без зова Божьего этого не сделать. Чтобы приобресть право удалиться от мира, нужно уметь распроститься с миром. <...> Нет, для вас так же, как и для меня, заперты двери желанной обители. Монастырь ваш — Россия!» (VIII, 301).

Почему именно к протоиерею Стефану Сабинину обратился Гоголь по такому важному для себя вопросу? Разумеется, круг русских православных священников в Европе был довольно ограничен, но у Гоголя были, видимо, и особые причины для этого. Незаурядная личность отца Стефана, человека огромной эрудиции, была широко известна как в Европе, где он прожил большую часть жизни, так и в России, связь с которой у него никогда не прерывалась.

Стефан Карпович Сабинин (1789–1863) происходил из рода Сусаниных (его предок женился на дочери русского национального героя Ивана Сусанина Антониде)¹⁷. Он родился в семье бедного дьячка в селе Болота Воронежской губернии; окончил местное Духовное училище и гимназию, позднее преподавал в ней иностранные и древние языки (имея к ним исключительную способность), а после окончания курса в Петербургской Духовной академии был оставлен в ней. В 1823 г. Сабинин получил место священника при русской дипломатической миссии в Копенгагене и более четырнадцати лет прожил в Дании. Круг его занятий был необычайно широк: богословие, история, археология, филология. Он перевел Библию на русский язык со своими комментариями, составил первый в России Библейский лексикон (как и многие другие сочинения и переводы Сабинина, этот труд остался в рукописи и, очевидно, утрачен), написал исландскую грамматику и несколько работ по сагам, печатал статьи по русской филологии и русским древностям в отечественных журналах и исторических сборниках, издаваемых профессором Московского университета М. П. Погодиным. Постоянный корреспондент Петербургской Духовной академии, действительный член Королевского Общества северных антиквариев, Общества истории и древностей российских и ряда других, протоиерей Стефан Сабинин состоял в переписке со многими учеными и литераторами: князем В. Ф. Одоевским, профессорами С. П. Шевыревым, М. П. Погодиным, О. М. Бодянским, И. И. Срезневским, чешскими славистами В. В. Ганкой и П. И. Шафариком. В гоголевском сборнике выписок из творений святых отцов и учителей Церкви, составленном зимой 1843/44 г. в Ницце, есть выписка «О почитании Святых (Из частного письма протоиерея Сабинина)»¹⁸.

Вполне подходила отцу Стефану и его жена Александра Тимофеевна (1806–1882), дочь петербургского протоиерея Тимофея Вещезерова. Старшая дочь Марфа писала о матери в своих записках: «Отец мой научил ее немецкому, датскому и французскому языкам, и, кроме того, она, из желания помогать мужу, сама изучила древние латинский, греческий, еврейский и другие языки, так что все его сочинения и переводы переписывала всегда она»¹⁹. Александра Тимофеевна и сама занималась переводами, в частности, перевела в стихах «Торквато Тассо» Гёте. К тому же она имела незаурядный талант живописца и за одну из своих картин получила медаль Академии художеств.

В 1837 г. отец Стефан был переведен в Веймар и назначен настоятелем русской православной домовой церкви Святой Марии Магдалины. Дом Сабининых в Веймаре стал своеобразным культурным центром: здесь останавливались едва ли не все проезжавшие по Германии путешественники-соотечественники — ученые, писатели, композиторы. Историк Михаил Погодин оставил описание своей первой встречи с этим семейством: «...жена со старшей дочерью писали картину масляными красками, которая с честию могла бы занять место в академическом классе; другая твердила урок на фортепиано, какую-то сонату Моцарта, сыновья сидели за латинскими авторами, а отец читал католический журнал. Столько образованности, любознательности, вкуса нашел я во всем семействе, сколько мудрено найти у какого-нибудь русского князя или графа...»²⁰.

В 1857 г. Марфа вместе с матерью впервые приехала в Россию. В Москве и Санкт-Петербурге она дала несколько концертов, имевших блестящий успех. В 1860 г. Императрица Мария Александровна пригласила Сабинину (через фрейлину Анну Федоровну Тютчеву, дочь поэта²¹) преподавательницей к своей дочери, Великой княжне Марии Александровне. Марфа Степановна пробыла при дворе восемь лет, часто играла во дворце, но была лишена возможности выступать с публичными концертами: ее артистическая карьера была навсегда окончена.

Полнее всего личность Марфы Сабининой выразилась в ее общественном служении. О подобных ей людях Ф. М. Достоевский говорил в «Дневнике писателя» за 1876 г.: «Женщины у нас подымаются и, может быть, многое спасут <...> Женщины — наша большая надежда, может быть, послужат всей России в самую роковую минуту <...>»²². Вместе со своей подругой баронессой Марией Петровной Фредерикс Сабинина была одной из основательниц Общества Красного Креста в России (первые годы оно носило название «Общество попечения о раненых и больных воинах»). Обе были избраны пожизненно почетными членами Общества. Во время франко-прусской войны (1870–1871) и освободительных войн балканских народов против турецкого ига Марфа Степановна организовывала лазареты, эвакуацию раненых. Ее подвижническая деятельность проходила как за границей (Германия, Франция, Сербия, Румыния), так и в России (Петербург, Крым). В мирное время она также занималась устройством больниц; став монахиней, возглавляла общину сестер милосердия Св. Благовещения в Крыму. В 1876 г. перед отъездом в Сербию епископ Таврический Гурий (Карпов) возложил на нее настоятельский крест. Сабинина была награждена многими орденами и медалями. Последние годы она провела уединенно в Крыму: рисовала, занималась музыкой, выращивала цветы, писала мемуары. Скончалась Марфа Степановна в 1892 г.

Примечания

1. Аксаков С. Т. Собр. соч.: В 4 т. М., 1956. Т. 3. С. 603—604.

2. Шенрок В. И. Материалы для биографии Гоголя: В 4 т. Т. 1. М., 1892. С. 301.

3. Добролюбов Н. А. Собр. соч.: В 9 т. Т. 8. М.—Л., 1964. С. 655.

4. Здесь келлия означает не помещение (комната или дом) для проживания монаха, а тип скита, небольшого монастыря.

5. Собрание сочинений и писем Святогорца к друзьям своим о Св. Горе Афонской, Палестине и русских святых местах. Новое издание в четырех томах. Т. 4. СПб., 1865. С. 28.

6. Шенрок В. И. Материалы для биографии Гоголя. Т. 4. М., 1897. С. 827.

7. Аксаков И. С. Письма к родным. 1849–1856. М., 1994. С. 158.

8. РГАЛИ. Ф. 10. Оп. 3. Ед. хр. 164. Л. 2.

9. Письма Святогорца к друзьям своим о Святой Горе Афонской. В трех частях. Изд. 8-е. М., 1895. С. 475.

10. Собрание сочинений и писем Святогорца к друзьям своим о Св. Горе Афонской, Палестине и русских святых местах. Т. 4. С. 70—71.

11. Шестнадцать писем Листа к ней хранятся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге.