Н. В. Гоголь и Н. М. Языков: природа диалога
Амехина Е. Е. (Саратов), сотрудник Саратовского государственного университета / 2002
Тема взаимоотношений Гоголя и Языкова долгое время не привлекала внимания литературоведов. Последняя работа В. И. Шенрока «Материалы для биографии Гоголя», до некоторой степени освещавшая эту проблему, датирована 1897 годом. В течение целого века не предпринималось попыток понять, что же связывало гениального писателя с поэтом, чья слава ушла далеко в прошлое, но чей тонкий художественный вкус, чуткое отношение к слову, всегдашняя деликатность и добродушие привлекали Гоголя с очевидным постоянством. О природе взаимоотношений поэта и писателя размышляли в мемуарной литературе1, 4-х томном труде В. И. Шенрока2, в исследованиях М. К. Азадовского3, статьях А. Степанова4, работах А. А. Карпова5, Д. В. Абашевой6. Впрочем, авторов этих исследований фигура Языкова чаще интересовала как источник для самостоятельного интереса либо рассматривалась в ряду других знакомых Гоголю людей. Но до сих пор не существует исследования, объясняющего истоки и причины взаимоотношений Гоголя и Языкова, характер и особенности их эпистолярного диалога и определяющего место личности Языкова в жизни писателя, в творческих и религиозных исканиях последних лет его жизни. В свете представленных нами предпосылок главным источником изучения личных и творческих контактов, конечно, остается переписка Гоголя и Языкова.
Самое полное из имеющихся на сегодня исследований отношений поэта и писателя принадлежит перу В. И. Шенрока. Все остальные, лишь мимоходом касаясь этой темы, в основном, повторяют суждения одного из первых биографов Гоголя. В его же интерпретации Гоголя и Языкова связывала поверхностная личная симпатия. Языков никогда не испытывал особенной дружбы к Гоголю: все это вытекало из «несходства их психического склада».7
Нам представляется, что отношения писателя и поэта — вдохновенный диалог между духовно близкими людьми, нашедший свое отражение в творчестве каждого. Судьбы Гоголя и Языкова имели много общего: яркий взлет в начале творчества, признание, слава, болезнь и непонимание, сопутствующие идейному кризису и перестройке сознания. Но были у них и безусловные различия. Гоголь, несмотря на мрачный, часто безысходный тон его писем, (при этом не забывающий наставлять своих собеседников), более стоек, более устремлен к цели своей жизни — созданию главных произведений. Языков же при всей видимой легкости, шутливости, незатейливости писем последних лет глубоко переживал творческий кризис, тяготы болезненного состояния и не обладал целеустремленностью и абсолютной верой, которая бы помогла ему более осмысленно и спокойно встретить жизненные невзгоды.
Эпистолярный диалог поэта и писателя длился с 1841 по 1846 год. Известно 46 писем Гоголя к Языкову и 30 писем Языкова к Гоголю8. С 14 июля 1842 года по 17 мая 1843 года поэт и писатель вместе жили в Риме. Переписку условно можно разделить на три значимые для обоих темы: болезнь, религия и поприще поэта. Сходные взгляды на эти предметы сблизили и укрепили их дружеские связи.
Гоголь восхищался поэтическим даром Языкова, некоторые его стихотворения он ставил на такой пьедестал, которого не удостаивался, в восприятии писателя, ни один русский поэт. Он пишет о «Землетрясении»: «Да послужит оно тебе проспектом вперед! Какое величие, простота и какая прелесть внушенной самим Богом мысли! Оно, верно, произвело у нас впечатление на всех, несмотря на разность вкусов и мнений. Скажу тебе также, что Жуковский подобно мне был поражен им и признал его решительно лучшим русским стихотворением...»9. В 1844 году в письме к П. А. Плетневу Гоголь размышлял о природе особой доверительности к поэту: «В Москве все, кроме, может быть, одного Языкова (который потому только несколько больше меня знает, что столкнулся со мной в горькие и трудные минуты жизни, в которые, как известно, узнается более человек) <...> думают, что я скрытный и недоверчивый»10.
Известны своего рода предвзятость и предубеждение Гоголя против его «московских друзей» — М. П. Погодина, С. П. Шевырева, С. Т. Аксакова11. И. С. Аксаков даже писал, что Гоголь просил А. О. Смирнову: «<...> с моими московскими приятелями не рассуждайте обо мне: они люди умные, но многословны»12. Языков тоже может быть отнесен к числу московских друзей Гоголя, однако, с ним отношения сложились иначе. На фоне неоднозначных и противоречивых отношений с Белинским, представителями славянофильской школы, уникальными людьми с огромной эрудицией и талантом, неизменная привязанность к Языкову, в таком контексте кажущемуся слишком заурядной фигурой, выглядит не вполне понятно.
Поэт не всегда был прикован к постели и погружен в тоскливые размышления, как это было во времена его дружбы с Гоголем. Тяжкая болезнь — результат жестокого распоряжения высших сил. Языков представляется нам поистине трагической фигурой нашей словесности тех лет. Годы его поэтического взлета и скорого угасания пришлись на эпоху декабризма, и это не могло не наложить определенного отпечатка на восприятие творчества поэта даже во времена расцвета его таланта. Судьба поэтического пути Языкова предвосхищает позднейшие перипетии, связанные с трактовкой творчества Тютчева, Фета. Всех их, на наш взгляд, объединяет понятие несвоевременности, невостребованности их лирического дара во времена напряженной, сложной общественной ситуации. Будучи предвзято оценен в годы своего душевного и физического излома, он никогда уже не оправился от этого удара в полной мере. Динамика его эпистолярного общения 1820-40-х годов отчетливо показывает, что с поэтом произошла огромная перемена, в результате которой он утратил интерес ко всему, даже к собственному творчеству. Но и теперь Языков обладает замечательной способностью оценивать поэтов, произведения и определять их дальнейшую творческую жизнь. В одном из писем к сестре он рекомендует: «Из русских <...> я предлагаю читать хотя Карамзина, Жуковского повести». Там же он отзывается о Крылове: «<...> это такой автор, которого нельзя довольно хвалить и который всех настоящих поэтов русских умнее»13. Языков пишет о «Горе от ума»: «Это — произведение, делающее честь нашему времени и уму русскому. Какая галерея характеров, истинно комических, списанных с природы! какой язык прекрасный и непринужденный, неистощимое остроумие и великое искусство схватывать положения ...»14 .
Не останавливаясь подробно на творческих перекличках в произведениях Гоголя и Языкова, можно отметить сходный стилистический строй и пафос некоторых стихотворений поэта и статей писателя15. Например, значительной долей сходства обладают понятия и обращения Гоголя «К близорукому приятелю» и стихотворения Языкова «К не нашим»:
Гоголь пишет: «Вооружился взглядом современной близорукости, и думаешь, что верно судишь о событиях! Выводы твои — гниль: они сделаны без Бога. Что ссылаешься ты на историю? История для тебя мертва, — только закрытая книга»16.
Языков восклицает:
Надо сказать, антитеза русского и иноземного, «неметчины» может быть даже представлена отдельной темой переписки поэта и писателя. Не разделяя славянофильских воззрений до конца, Гоголь все же близок к ним во многих своих высказываниях. Вот что он писал 5 мая 1846 года: «Немец судит довольно здраво [о «Мертвых душах» — Е. А.]. Это лучший взгляд, какой может иметь на эти вещи иностранец»18. 30 марта 1848 года: «<...> семена небесного сеятеля с равной щедростью были разбросаны повсюду, но русская природа оказалась для них наиболее подходящей и потому, может быть, одному русскому суждено почувствовать ближе значенье жизни»19. Это суждение напрямую перекликается с идеями русских славянофилов и содержит корни будущих мессианских и самобытнических исканий русской философии, талантливейшими представителями которой в 20 веке стали В. С. Соловьев, Н. А. Бердяев, С. Л. Франк и другие.
Кроме перечисленных нами тем найдем еще немало вопросов, суждения о которых у Гоголя и Языкова очень похожи, например, в отношении к женщине, семье и т. д.20 На наш взгляд, внутренней, скрытой, но подсознательно истинной причиной взаимной тяги двух художников друг к другу было понимание того, что другой так же неудовлетворен жизнью, изломан судьбой и собственными сочинениями. Еще А. Белый писал, преломляя все это, правда, через собственное видение ситуации, о постоянном гоголевском ощущении недовольства собой, окружающими, «оторванностью» от должного избранного пути: неудачи в Петербурге, непонятое обращение с кафедры, крах судьбоносных постановок, произведений21... . А для Языкова писатель стал чем-то вроде медиума, чудесным образом способного возвратить былое «буйство сил», тем более, что сам поэт давно уже отчаялся вновь воскресить свое дарование. Из письма в письмо он обещает братьям, что ему надо только переехать то в Москву, то в Симбирск, и уж он-то распишется в привольной для него обстановке. Но не помогли ни столица, ни родной город... . И вдруг он обретает человека, поверившего в его талант и превознесшего его выше всех других поэтов, существовавших на земле русской. Недаром же он писал: «Спасибо, трикраты спасибо тебе за неоставление меня твоими воспоминаниями обо мне и советами: советы твои бодрят меня, давая мне какую-то надежду на будущее, на лучшее, которого я так долго ожидаю, но которого ожидаю терпеливее с тех пор, как ты мне его обещаешь»22. Может быть, одна эта вера уже сотворила чудеса: последние стихи Языкова, несомненно, по-особому, по-зрелому хороши. Это уже не загулявшийся молодец, а серьезный, вдумчивый стихотворец.
В последний период жизни и творчества важным для Гоголя критерием духовной близости человека становится сходство судеб, трагедия сознания и надлом физических сил. Он искал единомышленника, человека, пережившего многое и способного понять, прочувствовать его собственные сомнения и раздумья. В Языкове он его обрел. Но и в этих отношениях писатель неизмеримо высок и, как ни парадоксально, одинок в своей гениальной святости, жертвенности, готовности служить искусству без остатка, несчастлив от понятия невозможности полной отдачи, равно как и принятия чужой души со всеми ее страданиями и бедами.
Примечания
1. Гоголь в воспоминаниях современников. М., 1952.
2. Шенрок В. И. Материалы для биографии Гоголя: В 4 т. М., 1897. Т. 1-4.
4. Степанов А. Новое письмо Н. В. Гоголя к Н. М. Языкову // Русская литература. 1962. № 2.
6. Абашева Д. В. Н. Языков в оценках критики и литературном окружении. Чебоксары, 1999.
7. Шенрок В. И. Николай Михайлович Языков // Вестник Европы. 1897. № 12. с. 637.
10. Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В 14 т. М., 1937-1952. Т. 12. с. 383.
11. Манн Ю. В. В поисках живой души: Писатель — критика — читатель. М., 1987. с. 215.
12. Гоголь, 1952. Т. 13. с. 224.
13. Письма Н. М. Языкова к Н. В. Гоголю // Русская старина. 1896. № 12. с. 166.
15. Cм. об этом: Барабаш Ю. Я. Гоголь. Загадка «прощальной повести». М., 1993.
17. Тексты стихотворений Языкова цитируются по академическому изданию: Языков Н. М.
18. Гоголь, 1952. Т. 14. с. 115.