Символистская гоголиана в зеркале стихотворных пародий, эпиграмм и памфлетов
Сугай Л. А. (Москва), д.ф.н., профессор кафедры славянских языков факультета гуманитарных наук Университета им. Матея Бела (Банска Быстрица, Словакия) / 2010
«Гоголианой второго порядка» назвал В. М. Паперный литературно-критические и художественные тексты, посвященные Гоголю или связанные с его традициями1. Предметом настоящего анализа является, можно сказать, гоголиана третьего порядка — стихотворные сатирические отклики, острие критики которых было направлено на символистские трактовки Гоголя.
И о пародиях на символистов, и о литературно-критической борьбе вокруг Гоголя писано немало, однако прежде эти темы не пересекались. Между тем, исследователи давно причислили жанр пародии к литературной критике — критике, воплощенной в художественных образах. В философско-эстетических спорах о Гоголе не последнее место занимали стихотворные пародии, памфлеты и эпиграммы. Они заслуживают рассмотрения, ибо в «кривом зеркале» пародии, в гротескных образах стихотворной сатиры острее и зримее выявляются особенности литературной полемики, и, как отмечал Л. П. Гроссман, «несмотря на свой сатирический характер, пародия нередко передает общий стиль и характер данного (пародируемого — Л. С.) произведения гораздо выразительнее, чем обстоятельная статья»2.
По словам С. Н. Тяпкова, «общее в приемах пародирования — это „удвоение“ объекта восприятия, соотношение пародии и „второго плана“ как целого с целым»3. При рассмотрении пародий на литературно-критические и художественные интерпретации классических произведений можно говорить уже об «утроении» объекта восприятия. В нашем случае имеем триаду: 1) Гоголь (его образ, творения), 2) символистское восприятие и переосмысление феномена Гоголя, 3) критическая рецепция и пародийное отражение символистских концепций и художественных трактовок Гоголя.
Воззрения символистов, стремившихся «заострить и углубить общую проблему о Гоголе, как испепеленном гиперболисте, ирреалисте-символисте и импрессионисте»4, вызывали по бóльшей части негативную реакцию современников, о чем свидетельствуют рецензии на статьи и книги Д. С. Мережковского и Андрея Белого, протесты публики против выступления В. Я. Брюсова на юбилейных гоголевских торжествах 1909 г. и последовавшая газетная травля его как автора этюда «Испепеленный». Неоднозначной была и реакция на созданный Н. А. Андреевым памятник Гоголю, например, сразу появилась эпиграмма (авторство приписывают В. А. Гиляровскому5), в которой андреевскому Гоголю противопоставлялся памятник Пушкину работы А. М. Опекушина: «Гоголь, сгорбившись, сидит, Пушкин гоголем глядит».
Во дни юбилея Гоголя журнал «Сатирикон» (1909, № 12) опубликовал стихотворение Саши Черного «Смех сквозь слезы». Две темы составляли его содержание: отношение современных литераторов к Гоголю и новое бытие гоголевских героев. Оба плана объединяла критика символистов, и сатирой на них стихотворение открывалось:
Сатириком подмечены две линии отношения литераторов модернистского толка к Гоголю, точнее, два пути их самоутверждения: а) «низвержение» великого писателя с пьедестала, б) ведение от Гоголя своей «родословной». Тенденция развенчания Гоголя была характерна больше для работ В. В. Розанова, чем символистов, но подобные обвинения в адрес последних имели место в стане их литературных противников. Так, 20 марта 1909 г., в день столетия Гоголя, после церемонии возложения на его могилу венков, среди которых был венок от книгоиздательства «Скорпион» и журнала «Весы», Н. Д. Телешов сообщал И. А. Бунину: «Сегодня на венке Гоголю от „Скорпионов“ было написано: „Гоголю грядущему“. Должно быть, все это очень многозначительно. Ведь они же его в грош не ставят, но думаю, что рано или поздно придет Гоголь с живым, искренним, словом, возьмет их за чуб и расшвыряет во все стороны»7.
Что касается провозглашения Гоголя своим предтечей и родоначальником символизма, то здесь оснований для критики и иронии было больше. «Гоголь, Достоевский, Владимир Соловьев — вот наша родословная», — заявлял П. П. Перцов в статье, открывавшей журнал «Новый путь»8. «...Творчество Гоголя <...> ближе нам всех писателей русских XIX столетия»9, — писал А. Белый на страницах юбилейного гоголевского номера «Весов» (1909, № 4), в котором символисты выступили единым фронтом за «своего Гоголя». Там же печатались главы романа Белого «Серебряный голубь», который позднее будет охарактеризован самим автором как «итог семинария по „Вечерам на хуторе близ Диканьки“»10. Сторонники символизма приветствовали писателя как продолжателя гоголевской традиции, а противники активно протестовали против попыток Белого «загримироваться Гоголем»11. Саша Черный оказался в первых рядах критиков, отметавших притязания символистов на наследие Гоголя.
Вторая часть стихотворения «Смех сквозь слезы» касалась темы бессмертия гоголевских типов. Гоголь предрекал, что долго еще определено ему чудной властью идти об руку с его «странными героями, озирать всю громадно-несущуюся жизнь» (VI, 134) и что, к примеру, «Ноздрев долго еще не выведется из мира», только будет ходить «в другом кафтане» (VI, 72). Саша Черный распознал «в других кафтанах» старых знакомых, благополучно устроившихся в новом веке: «Павлуша Чичиков — сановная особа / И в интендантстве патриотом стал...», «Манилов в Третьей Думе заседает...», «Ноздрев пошел в охранное — и в этом / Нашел свое призвание вполне»12 и т. д. Характеризуя судьбы и новые ипостаси персонажей Гоголя, поэт-сатирик создает еще две эпиграммы на символистов. Для начала он превращает чичиковского лакея в поэта-декадента, автора ведущего символистского журнала: «Петрушка сдуру сделался поэтом / И что-то мажет в „Золотом руне“»13. Вспомним две гоголевские характеристики данного персонажа: он имел «какой-то свой собственный запах» (VI, 9) и «имел даже благородное побуждение к просвещению, то есть чтению книг, содержанием которых не затруднялся <...>. Ему нравилось не то, о чем читал он, но больше самое чтение, или, лучше сказать, процесс самого чтения, что вот-де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз черт знает что и значит» (VI, 20). Продвинувшийся вместе с веком в просвещении гоголевский герой, как видим, сменил процесс чтения на процесс писания. Невольная отсылка к тексту «Мертвых душ» наносила чувствительный удар по поэзии символизма: «вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз черт знает что и значит».
Если первая эпиграмма «припечатала» тип писателя-символиста, то вторая касалась собственно символистского восприятия гоголевского творчества. В ряды прекрасно чувствующих себя в новой эпохе героев Гоголя не вписались, по мысли сатирика, лишь мистико-фантастические персонажи:
Приведенное четверостишие в гротескной форме выявляло характерные черты концептуальных символистских трактовок гоголевского наследия и особенности стилистических штудий. Критики-символисты не только уделяли самое пристальное внимание ранним повестям Гоголя и их персонажам, но и самого Гоголя воспринимали чрез призму созданных писателем фантастических образов, уподобляли его в своих мифопоэтических построениях черту, колдуну, Вию, русалке с черной точкой внутри и прочей нечисти15. Сатирическое перо наносило удары и по художественным произведениям писателей символистского круга, воскресавших в стихах и прозе сонм гоголевской низкой демонологии («Вечер у Вия» А. Ремизова, недотыкомка и другие нежити Ф. Сологуба, болотный попик, чертенята и колдуны блоковского сборника «Нечаянная радость» и др.).
Второй сатирический стихотворный отклик на «символистского Гоголя» появился 17 лет спустя после столетнего юбилея писателя. 9 декабря 1926 года в Москве прошла премьера «Ревизора» в театре В. Э. Мейерхольда. «„Ревизор“ Мейерхольда острым клином врезался в театральную жизнь Москвы»16, — констатировал после премьеры рецензент «Красной газеты», метафорически означив произошедший в литературных и театральных кругах и обществе в целом раскол. Автор приведенных слов А. А. Гвоздев первым поддержал Мейерхольда. Но в том же номере газеты была напечатана под названием «Убийца» эпиграмма-рецензия Демьяна Бедного:
Злая и вычурная метафора первой строки была нацелена на отрицание спектакля — яркого театрального действа («гнилая красота»), так как в восприятии Бедного постановка разрушила саму основу, «остов» комедии (костоеда — болезнь, состоящая в воспалении и разрушении костей).
Через месяц Д. Бедный выступил с развернутым стихотворным памфлетом «Мейерхольдовская старина из „Золотого руна“» («Известия», 1927, 27 янв.), цель которого — «огреть Мейерхольда сокрушительно» и попенять «не только ему / Одному, / А еще кой-кому». То была эпиграмма на защитника спектакля А. В. Луначарского, не заметившего, как утверждал памфлетист,
Автор проводил мысль, что вся новизна мейерхольдовской постановки есть воскрешение старых декадентских идей, «что нынешняя мейеро-бестолковщина / есть бесстыдная мережковщина». Стихотворный текст перемежался прозаическими цитатами из Белинского, Мережковского и статьи Мейерхольда, опубликованной в 1908 г. в «Золотом руне», в которой режиссер приветствовал «опыты нового освещения глубин старых литературных созданий» и призывал актеров к работе над «Ревизором» на основе «толкований образов во вкусе Мережковского»17. Эпиграфом к фельетону Демьян Бедный избрал слова из «Письма к Гоголю» Белинского: «Или вы больны: и вам надо спешить лечиться, или... не смею досказать моей мысли!» Строки памфлетиста были порой не только резки, но грубы, бесцеремонны и неталантливы: «Мейерхольд — невменяем»; «Оскорбленный гоголевской мистическою „какою“/ Белинский от боли „залаял собакою“» и пр. По словам карикатуриста Б. Ефимова, сотрудничавшего в те годы с Бедным, «его лаконичные топорные эпиграммы <...> напоминали безапелляционные судебные вердикты»18.
«Кавалерийский наезд» Демьяна Бедного на Мейерхольда и его спектакль сам послужил поводом для пародирования («гоголиана четвертого порядка»). Аркадий Архангельский, писавший пародии практически на всех современных поэтов и умевший неподражаемо подражать манере каждого, материалом для пародии избрал не широко известные песни, басни, «агитки Бедного Демьяна», а его стихотворные памфлеты на художественные темы. Стихотворение «Демьян Бедный. Обо всем понемножку: про мейергоголевского „Ревизора“ и зловредную гармошку», помимо нападок на Мейерхольда, пародировало выступления поэта против гармони, которую он обвинил в немецком происхождении и специфической принадлежности к кабаку19. Преднамеренное смешение двух тем — двух объектов Демьяновой критики — усиливало комизм пародии, подчеркивало безосновательность и бессмысленность его критики как Мейерхольда, так и комсомольских поэтов, вступившихся за народный инструмент:
Архангельский спародировал и топорность стиха пролетарского поэта, и напыщенный пафос пополам с грубой лексикой, и нападки на «мистицизм» постановки, и малоудачные «аллитерации», построенные на созвучии имен собственных, и их «гибридное» написание.
Но наиболее интересным произведением в свете рассматриваемой темы нужно признать пародию Арго (псевдоним А. М. Гольденберга, 1897 — 1968) из цикла «Некоторые эпизоды из истории русской литературы в памфлетах, пародиях, сатирах и эпиграммах» («Красная новь» 1937, октябрь). Открывался цикл шестью стихотворениями под общим названием «Гоголь». Эпиграфом к ним послужили слова гоголевского Городничего: «У, щелкоперы, бумагомараки проклятые!» Авторское вступление констатировало наличие в критике многочисленных подходов к Гоголю:
Подзаголовки стихов указывали на конкретные персоны, трактовки которых пародировались. Интеллигентам 30-х годов еще памятны были гимназические учебники словесности В. В. Сиповского, А. И. Незеленова, В. Ф. Саводника («Гоголь хрестоматийный»), не забыты еще были и дискуссии о переверзевской школе («Гоголь псевдо-социологический»). Но со временем острота критики стерлась, многие имена уже мало что говорили читателю. К тому же поэт явно спутал фамилию адресата своей пародии «Гоголь по-упрощенски (Ефремин22)». Пародировалась, думаю, трактовка повести «Нос» И. Д. Ермакова («Очерки по анализу творчества Н. В. Гоголя», 1923), подтверждением чему служит иное название данного стихотворения в более поздней его перепечатке — «Гоголь по Фрейду»23.
Арго охватил широкий спектр критических взглядов на Гоголя, но изо всех отраженных в зеркале пародии «точек зрения» наиболее интересная — символическая («Гоголь мистический»). На фоне хрестоматийных, вульгарно-социологических, упрощенческих трактовок других школ и направлений критическая гоголиана символистов даже в сатирическом свете предстает как оригинальная, творческая концепция.
В «Красной нови» в подзаголовке данной пародии значились два имени: Мережковский, Белый, в более позднем переиздании к списку пародируемых авторов добавился Брюсов25, хотя стихотворение представляло в сатирическом ракурсе главным образом тему «Гоголь и черт», которую ввел в критику Мережковский, а поддержал и развивал Белый26.
По Мережковскому, «единственный предмет гоголевского творчества есть черт... как явление „бессмертной пошлости людской“»27, «смех Гоголя — борьба человека с чертом», а Хлестаков и Чичиков — «две ипостаси вечного и всемирного зла»28. Критики не раз подсмеивались над стремлением Мережковского отыскать «черта» на каждой странице Гоголя, «пока не только у забавнейшего Ивана Александровича, но и у добрейшего Павла Ивановича Чичикова не получится на сытеньком туловище с легким брюшком — грозный лик антихриста»29.
В пародии Арго предстали в комическом преломлении основные черты концепции Мережковского и приемы ее обоснования, например, расширительное (космическое!) толкование частных замечаний, случайных совпадений («И не даром, и не даром, / Чичиков на букву / „Че“!»), увязывание любого литературного факта, имени — с идеей борьбы Христа и антихриста и пр.
«Гоголь мистический» имел прямые связи с другой пародией Арго под названием «Эпоха символики до тошноты и колики», непосредственно следовавшей за циклом «Гоголь». Один из героев пародии — автор книги «Гоголь и черт»:
Есть и другие идейно-тематических переклички пародий, имеющих один объект пародирования (как целое и часть: символизм и взгляды символистов на Гоголя): «Черт во фраке» — «Тут кто-то Черный, там в Сером Некто...»; «Бездна сверху... Бездна снизу...» — «Вверху Инкубы, внизу Суккубы / И Недотыкомки по углам!»31 и др. Оба текста пародировали стилистику символистов: пристрастие к метафорам, антитезам, звукописи, инверсиям, и, не желая того, сатирик косвенно раскрывал мифопоэтический характер критики символистов.
Заканчивающие пародию «Гоголь мистический» слова повести «Записки сумасшедшего» (с нарушением порядка значимых слов и предлога — в духе писаний Поприщина) несли вполне определенную идейную установку приравнять символистские работы о Гоголе к бреду умалишенных. То была последняя капля последней волны критической полемики с символистами по поводу Гоголя. Волна же была вызвана тем, что в 30-е годы мемуарные, научные и художественные работы А. Белого, Г. Чулкова, О. Форш, С. Сергеева-Ценского вновь поставили перед читающей публикой вопрос о роли символистов в постижении и истолковании творчества Гоголя. Официальная советская критика обличала все критические и художественные интерпретации символистов как декадентскую клевету на великого писателя и наложила на тему «Гоголь и символисты» свое вето на многие десятилетия.
В ХХI веке символистская гоголиана вновь востребована: переиздаются критические работы символистов, к ним часто обращаются современные исследователи, статьи Мережковского, Брюсова, Белого сопровождают новые издания книг Гоголя. В этих условиях небесполезно вернуться и к забытым критическим откликам, в том числе стихотворным пародиям и эпиграммам на символистского Гоголя, которые являлись яркими моментами в литературной борьбе первой трети ушедшего века.
Примечания
1. Паперный М. М. В поисках нового Гоголя // Связь времен. М., 1992. С. 21.
3. Тяпков С. Н. Русские символисты в литературных пародиях современников. Иваново, 1980. С. 7.
4. Виноградов В. В. Избранные труды: Поэтика русской литературы. М., 1976. С. 194.
5. См.: Митрофанов А. Г. Прогулки по старой Москве. Арбат. М., 2006. С. 97.
6. Черный С. Собр. соч.: В 5 т. М., 1996. Т. 1. С. 85.
7. Лит. наследство: Иван Бунин. М., 1973. Т. 84. Кн. 1. С. 577, курсив мой — Л. А.
8. Новый путь. 1903. № 1. С. 6.
9. Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 362.
10. Белый А. Мастерство Гоголя. М., 1996. С. 317.
11. Амфитеатров А. В. Собр. соч. СПб., [1912]. Т. ХV. С. 230.
12. Черный С. Указ. соч. С. 86.
15. См.: Сугай Л. А. Гоголь и символисты. М., 1999. С. 74–86.
17. Золотое руно. 1908. № 7–9. С. 110.
18. Ефимов Б., Фрадкин В. О временах и людях. http://1001.ru/books/efimov/issue4/
20. Архангельский А. Г. Пародии. Эпиграммы. М., 1988. С. 119.
21. Красная новь. 1937. № 10. С. 246.
23. Советская литературная пародия: В 2 кн. Проза. М., 1988. С. 324.
27. Мережковский Д. С. Полн. собр. соч. М., 1924. Т. XV. С. 187.
29. Измайлов А. «Новый путь» // Биржевые ведомости. 1903. 15 янв.