Восприятие Гоголя в литературах западных и южных славян
Будагова Л. Н. (Москва), д. ф. н., зав. отд. истории славянских литератур Института славяноведения РАН / 2012
«Один из самых путешествующих классиков отечественной литературы»1, Николай Васильевич Гоголь, не обходил вниманием и земли славянского зарубежья. Oн много раз бывал в Чехии: в Мариенбаде (Марианске лазне, 1839), Карлсбаде (Карловы Вары, 1845), Есенике (1845, 1846), в Праге: 1842 г. по пути в Италию и в 1845 в связи с поездкой на карлсбадский курорт. Побывав в пражском Национальный музее 17 августа 1845 г., Гоголь расписался в книге почетных посетителей и в тот же день оставил в альбоме В. Ганки, директора музея, такие строки: «Гоголь желает Вацлаву Вацлавовичу прожить еще сорок шесть лет до столетия, трудиться, печатать и издавать произведения во славу славянской земли и так же приветливо и добросердечно, как сегодня, встречать всех приезжающих к нему русских людей. 1845, 5/17 августа».
В них выражены теплые чувства Гоголя к В. Ганке, известному чешскому поэту и филологу. Однако пражский эпизод многое говорит и о восторженном отношении Ганки к русскому писателю. Вот как рисуют это чешские источники: «Ганка уже знал прославленные произведения Гоголя, знал его и по портретам, создав в воображении и свой образ писателя. И теперь он не мог поверить, что перед ним стоит тот самый Гоголь, чьи произведения он читал с такой любовью и восторгом. Он настолько был потрясен, что не мог удержаться от вопроса, правда ли, что он и есть автор этих произведений. „Да оставьте вы это!“, — ответил Гоголь. „Ваши книги, — продолжал Ганка, — гордость славянских литератур“. „Да бросьте, да будет вам!“, — все твердил Гоголь, махая рукой и покидая музей»2.
А чуть меньше чем через сто лет, в середине 1930-х гг. появилось стихотворение словака Янки Есенского «Аутодафе Гоголя» о страшной февральской ночи, пережитой Гоголем в последние дни жизни в Москве, в особняке генерал-майора А. И. Талызина, когда смертельно больной писатель сжигал беловую рукопись второго тома «Мертвых душ». Содержательное, но короткое стихотворение представляло собой монолог человека на грани безумия. Автор живо представил себе, как дрожа от холода и душевной боли, требуя у слуги Семена свечку и пальто на плечи, с отчаянием, злым азартом, хохотом и рыданьями бросал Гоголь в огонь исписанные страницы, («любовь Улиньки», «Кошкарева, Хлобуева, Тентетникова»), сжигая вместе с ними и самого себя.
Документальный эпизод встречи Гоголя в Праге и воссозданная словацким поэтом кульминация душевной драмы Гоголя могли бы стать своеобразным эпиграфом к теме восприятия русского классика зарубежными славянами, так как выявляют тональность этого восприятия — восторженного и сострадательного.
Николай Васильевич Гоголь был одним из самых популярных и востребованных в славянском зарубежье писателей. Помимо вышеприведенных фактов об этом свидетельствует хотя бы бесстрастная статистики. По числу упоминаний в Именном указателе трехтомной «Истории литератур западных и южных славян» (М.,1997-2001) Гоголь занимает второе после Пушкина место и превосходит не только своих сограждан (Достоевского, Тургенева, Гончарова, Льва Толстого и др.), но и западно-европейских собратьев по перу. И дело, вероятно, не только в силе его таланта.
Гоголь — современник национального возрождения большинства славянских народов, чье культурное развитие было заторможено, практически прервано веками иноземного гнета — габсбургского и османского. Возрождение это становится особенно заметным на рубеже ХVIII- ХIX вв., когда под влиянием идеалов Просвещения, антифеодальных и национально-освободительных движений, этот гнет несколько ослабевает. В свою же кульминационную стадию оно вступает в 1830-е гг., как раз тогда, когда стремительно нарастает известность гоголевского творчества. «Будители» (как называли в Чехии деятелей славянского возрождения), заботясь о развитии национальной словесности и формировании литератур Нового времени, собирают и обрабатывают плоды народного творчества и активно осваивают опыт литератур, успевших уйти вперед, в том числе и опыт русской литературы. Интерес к ней подогревался не только ее качествами, но и популярными в то время среди зарубежных славян славянофильскими настроениями, идеями славянской взаимности. Далеко не один Гоголь из русских писателей привлекал к себе внимание зарубежных литераторов и оказывал на них свое воздействие. Но он хронологически опережал многих собратьев по перу как «великий талант, гениальный поэт и первый писатель современной России», «как русский национальный поэт во всем пространстве этого слова» (В. Белинский)3. Положение Гоголя как своего рода первопроходца русской литературы ее Золотого века отметит через сто лет и Андрей Белый в своей книге «Мастерство Гоголя» (1934): «Гоголь имеет право на равное место с Толстым и Достоевским. Преимущество его в том, что он первый: по времени»4.
Кроме того, по диапазону своих влияний, набору их функций (среди них — пересмотр взаимоотношений искусства с действительностью, содействие развитию художественных направлений, формированию разных литературных родов, стилей, жанров) Гоголю не было равных на писательском Олимпе.
Популярность Гоголя, востребованность его опыта определялась не только уровнем, но и универсальностью его таланта. Среди блестящей плеяды русских классиков были писатели, более глубокие и тонкие, чем Гоголь, пытавшиеся разобраться в философии бытия, в хитросплетениях человеческой психики и секретах загадочной русской души, но, пожалуй, не было писателя более разностороннего, чем он.
Совокупность его произведений — это по сути дела аналог целой развитой национальной литературы ХIX в., ее выразительная модель с четко прочерченными процессами и тенденциями, причем характерными не только для своего времени, но и в чем-то опережавшими его. В гоголевской модели представлены разные стадии развития изящной словесности (от устного народного творчества до романтизма до реализма), разные литературные роды (эпос, драма, лирика,), жанры (повесть, роман, сказка, молитва, публицистика, исторические исследования, критические статьи), огромный интонационно-стилистический диапазон — от язвительной насмешки до исповедальности; в ней проявляют себя веристическое и фантастическое начала, широкий кругозор автора, его знания жизни, истории и мифологии. Славянским литературам в периоды их становления и дальнейшего развития, крайне нужен был весь многосторонний опыт Гоголя — прозаика, поэта, драматурга, лирика, сатирика, комика, публициста, романтика и реалиста, аналитика и фантазера, человека редкой наблюдательности и буйного воображения. Гоголь был для них не только объектом восприятия, но инициатором и участником многих протекающих там процессов. Общепризнанна его роль в пробуждении интереса к персонажам и событиям из обыденной жизни и в формировании реалистических направлений в чешской, польской, словацкой, болгарской, сербской, словенской литературах. Его творчество, где варьировались разные интонации, стили, жанры, было настоящей школой мастерства для представителей этих литератур, способствуя возникновению в них разветвленной системы жанров и оттачиванию каждого из них. Следы гоголевских влияний обнаруживают не только рассказчики, драматурги, романисты, но и «изобретатели» жанров редких, вроде созданного чехом Якубом Арбесом жанра «романето», новеллы с загадочным или фантастическим сюжетом. Арбес считал, «что у великого русского писателя чешская литература учится не искусству „кривых зеркал“, сатирического осмеяния, а умению искать в фигурке — характер, в затравленном существе — человека, в повседневном — фантастическое, в обломках — целое, в эпизоде — событие»5. Ссылаясь на «Шинель», «Арбес первым оценил в Гоголе художника, который умеет придать напряженность сюжету манерой повествования»6.
В задачи статьи не входит систематизиация фактов и функций гоголевских влияний на литературы западных и южных славян в целом и на их отдельных представителей. Это — особая тема, требующая специального рассмотрения. Сведения о разнообразии этих влияний можно почерпнуть из уже упоминавшейся «Истории литератур западных и южных славян в трех томах» (М., 1997, 2001), а также из сборника «Н. В. Гоголь и славянские литературы» (в печати). Наша цель — скромнее, а именно — проследить динамику рецепции гоголевского творчества в зарубежных (по отношению к России) славянских литературах, отметив — при огромном к нему интересе — выявленную асинхронность и неоднозначность этой рецепции разными литературами. Многое здесь зависело от места и времени восприятия, от национальных приоритетов и исторических судеб воспринимающих сторон.
Раньше других Гоголя заметили и стали переводить еще при его жизни чехи. Первые упоминания и информации о нем появились в журнале «Кветы» в 1837 . Первым произведением Гоголя, переведенным на чешский язык (и вообще на иностранный). была повесть «Тарас Бульба». В переводе В. Запа она была опубликована в тех же «Кветах» в 1839 г.. Молодой и многообещающий поэт-сатирик Карел Гавличек Боровский, служивший в 1843 г. в Москве воспитателем в семье С. П. Шевырева, возвратившись в Прагу, перевел в 1845 г. «Нос», «Старосветских помещиков», в 1846 «Записки сумасшедшего», в 1847 г. «Шинель», в 1848 «Повесть о том как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», а в 1849 г. «Мертвые души», публикуя их с продолжением в газете «Народни новины». В 1846-47 гг. в Праге на чешском языке были изданы четыре томика «Занимательных произведений Н. Гоголя» («Zabavne spisy M. Gogola»), ставших фактически его первым зарубежным собранием сочинений. Туда вошли «Шинель», «Повесть о том как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», «Портрет», «Невский проспект», «Тарас Бульба», «Нос», «Старосветские помещики».
Родственные чехам словаки с переводами Гоголя на свой язык не спешили. Они опасались, что гоголевская сатира разрушит идеализированный образ России, который культивировался в их народе. Словацкие переводы Гоголя появились только в конце 1860-е гг., зато на рубеже ХIХ-ХХ вв. он стал у словаков одним из самых популярных русских писателей. Кроме того, именно словаки, как уже упоминалось, выразили ему свое признание не в публицистике, а в поэтическом слове.
Если из западных и зарубежных славян вообще Гоголя раньше всех оценили и стали переводить чехи, чему поспособствовали их поездки (в частности, Гавличека-Боровского) в Россию, то среди южнославянских народов пальма первенства принадлежит болгарам. Большую роль здесь сыграли болгарские культурно-патриотические центры в Москве и Одессе и учеба в России болгарских студентов, читавших Гоголя в оригинале.
Последними, кто перевел Гоголя на родной язык, стали македонцы. Это происходит уже после Второй мировой войны, когда македонский язык становится официальным языком республики Македонии, которая тогда обрела государственность и вошла на правах федерации в СФРЮ (Социалистическую Федеративную Республику Югославии). Переводы Гоголя на македонский ведут отсчет с 1947 г., с переводов «Шинели», «Тараса Бульбы», «Ревизора». До этого македонцы осваивали произведения Гоголя в переводах на сербский и особенно на близкий им болгарский язык.
Различна и судьба отдельных произведений Гоголя в инославянской культурной среде. Особенно примечательной она была у «Тараса Бульбы».
Его горячо приняли все западно- и южнославянские народы, кроме, разумеется, поляков. Именно с этой повести начинают читать Гоголя на своих родных языках чехи (с 1839 г.) и болгары (с 1872, когда ее перевел болгарский критик Нешо Бочев, живший в России). Показательно, что и те и другие из сборника «Миргород», куда кроме «Тараса Бульбы» входили «Старосветские помещики», «Вий», «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», выбирают именно «Тараса Бульбу», произведение на патриотическую тему . Это был выбор народов, так же озабоченных борьбой за свою свободу и независимость как и гоголевская Запорожская Сечь. В Чехии в 1857 г. повесть была инсценирована поэтом и мыслителем Й. В. Фричем, превратившим ее в героическую трагедию, чья премьера состоялась в 1865 г. Славяне, настроенные против собственных завоевателей, австрийцев и турок, воспринимали героико- романтическую повесть (по сути дела — настоящую мелодраму) как произведение историческое. (Болгаристы отмечают, что после освобождения Болгарии от Османского ига в результате русско-турецкой войны 1877-1878 гг. «Тарас Бульба» с точки зрения популярности начинает уступать место «Ревизору» из-за возникшей потребности болгар обратить внимание на собственные пороки. Переведенный на болгарский язык в 1882 г., «Ревизор» выдерживает до середины ХХ века 20 изданий).
Совсем иначе к «Тарасу Бульбе» отнеслись поляки. Первыми польскими переводами из Гоголя были «Театральный разъезд» и «Записки сумасшедшего», опубликованные в журнале «Денница» в 1843 г. (Тогда же этот журнал помещает отклик на первое издание в России собрания произведений Гоголя, в котором писатель назван «подлинным сокровищем и славой русской литературы»7).
Поляки, жившие на территориях, отошедших России после Третьего раздела Польши в ХVIII в., не любя повесть, должны были читать ее по-русски, поскольку изучение русского языка было там обязательным, а повесть входила в «список обязательного чтения». В межвоенной независимой (по советской терминологии «панской») Польше, произведения Гоголя, в основном заслугою Юлиана Тувима, часто издавались, ставились на театральных сценах — «за исключением „Тараса Бульбы“, который стабильно расценивался , как проявление „ненависти к полякам“»8.
Полагают, что «Тарас Бульба» впервые вышел на польском языке под названием «Тарас Бульба. Запорожский роман» во Львове в 1850 г. в переводе Петра Главацкого, о котором мало что известно. Но этот перевод (который некоторые исследователи считают переводом на галицийское наречие, а не на польский язык) не переиздавался и его не могут найти в библиотеках ни Польши, ни Львова, ни Москвы. К новым переводам «Тараса Бульбы» поляки обратились только в начале ХХI столетия. В 2001 г. повесть была переведена Ежи Шотом и издана им за свой счет в провинции, в Кросно. Но в 2002 г. она вышла уже в Варшаве (в престижном издательстве «Чытельник») в «отличном» переводе Александра Земного. Автор основательного послесловия историк Януш Тазбир интерпретирует повесть Гоголя «как своего рода сказку, в которой злая фея одарила поляков ролью злодеев»9. Он вспоминает и о монографии «Николай Гоголь» (1967) Богдана Гальстера, который, считает Я. Тазбир, справедливо назвал «Тараса Бульбу», «ретроспективной утопией», служившей «созданию романтического мифа о козачестве», ибо Гоголь «видел в Сечи ультрадемократическую козацкую республику», «уклад жизни», способный «рождать героические характеры, чье отсутствие в современной ему России Гоголь болезненно переживал»10.
Если вспомнить, что переводы Гоголя на языки западных и южных славян начинаются с «Тараса Бульбы» (чешским переводом 1839 г.), а один из последних зафиксированных переводов Гоголя, вышедших в славянском зарубежье это перевод того же «Тараса Бульбы» на польский (2002 г.), то это окаймление как бы подчеркнет непреходящую ценность героико-романтической линии гоголевского творчества, не менее значимой, чем линия сатирическая.
Данная линия тоже очень рано, еще при жизни Гоголя, была востребована славянскими народами и остается актуальной по сей день. Зарубежная популярность «Мертвых душ» опровергает мнение Белинского, полагавшего, что они «только для России», и только там «могут иметь бесконечно великое значение»11. Отдавая себе отчет, что какие-то реалии русской жизни действительно могли быть не поняты иностранными читателям, зарубежные поклонники Гоголя не отказывались от переводов его произведений, а просто старались приспосабливать их к национальному менталитету. Так, например, поступил первый переводчик «Мертвых душ» на сербский язык Милован Глишич (Этот перевод вышел в Сербии в 1872 г.). По свидетельству Л. Гаврюшиной, его «упрекали в подмене духа поэмы таким пониманием ее смысла, которое было приближено ко вкусам тогдашней сербской публики» а критика ХХ века корила Глишича за «крестьянский» язык перевода (В. Глигорич, 1946)12.
В ХIХ в. освоение славянскими литературами творческого опыта Гоголя шло очень интенсивно. Однако, в то время его значение определилось еще далеко не полностью. Не все инициативы и находки писателя были замечены, нашли в других литературах отклик или аналогии. Плодотворность еще не замеченного помог раскрыть ХХ век. Он подтвердил наблюдение чешского литературоведческого структурализма (Я. Мукаржовского) о способности объекта рецепции с течением времени меняться, раскрывать реципиентам все новые и новые черты.
В ХIХ веке особенно подчеркивалось, что «Гоголь первый взглянул смело и прямо на русскую действительность» (Белинский), помогая и другим народам точно так же взглянуть на свою, сделать правду жизни эстетическим критерием. Тогда особенно рельефно проступали и были особо востребованы гоголевские качества лидера «натуральной школы».
В ХХ в. сторонники раскрепощения искусства обращают внимание не столько на правдивое изображение Гоголем реальности, сколько на ее смелое преображение с помощью фантазии и других начал. Среди них — нарушение границ между явью и сном, (весьма распространенной в сюрреализме), между воображаемым и действительным, деформация реальности, допущение абсурдных образов, суверенизация тропов, прежде всего — синекдохи. Случай с «носом», который отделился от человека и зажил самостоятельной жизнью, стал важнее (или не менее важным) для характеристики Гоголя, чем его вполне жизненная «Шинель», из которой, как известно, «вышли» многие писатели.
Р. Якобсон, анализируя творчество Гоголя и представителей «гоголевской школы», отметил — «уплотнение повествования образами, привлеченными по смежности, т. е. путь от собственного термина к метонимии и синекдохе». Приводя соответствующие примеры, Якобсон объединил Гоголя с Толстым и Достоевским («...У Гоголя, или Толстого, или Достоевского герой обязательно встретит сперва прохожего ненужного. Лишнего с точки зрения фабулы, и завяжет разговор, из которого для фабулы ничего не последует»)13. Но это — признак реалистического стиля, воссоздание потока бытия, в котором вращается человек и где, как в жизни, нужное сочетается с ненужным, важное с незначительным, потому что одно лишь нужное и важное привело бы к схематизму.
Однако для Гоголя характерно не только насыщение текста метонимиями и синекдохами, но и суверенизация синекдохи (части от целого), что было не свойственно ни Толстому, ни Достоевскому. Именно у Гоголя синекдоха уже не представляет собой целое, помогая его воссоздать, а замещает, вытесняет его, что блестяще реализовалось в повести «Нос», где часть человеческого лица вытеснила собой человека.
Сходный прием будут активно использовать чешские, словацкие, сербские сюрреалисты, насыщая свои тексты не вещами, а обломками, частицами вещей и делая это скорее всего не под влиянием Гоголя, а просто совпадая с ним. Однако можно сказать, что Гоголь проложил этому приему дорогу в литературу, став первым, или одним из первых у славян, кто, блестяще применил его на практике. В сторону авангарда указывают и другие черты поэтики Гоголя. Например — нарушение отношений между предметами и тем пространством, в которое они включены, воссоздание предметов не в реальных, а в кажущихся связях между ними, что и делает Гоголь, в частности, в «Невском проспекте», показывая как причудливо изменилась реальность в восприятии Пискарева, когда ему показалось, что хорошенькая незнакомка, которую он преследовал, обернувшись, улыбнулась ему. «Кареты со скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышей вниз, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового, вместе с золотыми словами вывесок и нарисованными ножницами, блестела, казалось на самой реснице его глаз». Р. Якобсон отмечал, что у Гоголя деформация реальности мотивируется состоянием аффекта. Представители авангардных течений себя мотивациями не утруждали, точнее, не включали их в произведения, а если и объясняли свои приемы, то в сопутствующей литературе.
Следует отметить, что сама смена направлений, варьирование тональностей, жанров, стилей в творчестве Гоголя — это тоже черта, характерная для авангардистов с той только разницей, что они к этому осознанно стремились, эту переменчивость культивировали, тогда как у Гоголя она возникала естественным путем, как стихийное проявление редкой для искусства того времени раскованности.
Восприятие гоголевского наследия в ХХ в. представителями славянского авангарда (восприятие «со своей колокольни», под своим углом зрения) существенно обогатило его творческий облик и уточнило его место в искусстве. Не игнорируя его связей с фольклором и литературными направлениями ХIX в., новая рецепция объективно сблизила Гоголя с «нетрадиционными» течениями ХХ-го столетия. Не теряя давно завоеванного статуса лидера «натуральной школы», Гоголь, обнаружив в современном художественном контексте не замечаемые прежде черты, как бы обрел и статус «провозвестника славянского литературного авангарда»14 как в узком (конкретные
В ХХI в. складывается довольно противоречивая ситуация вокруг писателя. Он по-прежнему активное действующее лицо зарубежной славянской культуры. В Польше, как уже упоминалось, выходит в 2002 г. мастерский перевод самой сложной для польского восприятия повести Гоголя «Тарас Бульба». В Чехии появляются новые постановки
«Женитьбы», «Ревизора», чьи премьеры проходят в Праге и других городах в сентябре 2003, в декабре 2006, в октябре 2008 г.16.
Это с одной стороны. А с другой — 200-летний юбилей писателя прошел в славянских странах незаметно, совсем не так, как в 1909 г. праздновалось столетие со дня его рождения, или как отмечалось там в 1952 г. столетие со дня его смерти. Характеризуя место Гоголя в современной культуре Болгарии, российский славист И. И. Калиганов признал, что там происходит постепенное «истаяние» фигуры русского писателя17. К сожалению, это можно сказать не только о Болгарии... На этом фоне как знак надежды воспринимается сожаление словенского ученого Михо Яворника о том, что полное, идеологически не урезанное собрание сочинений Гоголя до сих пор еще не вышло в свет. Значит не пропала заинтересованность со стороны зарубежных специалистов в исследовании творчества Гоголя на более солидной материальной основе.
К позитивным фактам современной рецепции Гоголя можно отнести и активное участие словенских и македонских ученых в 2009 г. в международной конференции Института славяноведения, посвященной 200-летию классика, и словацких русистов в Двенадцатых Гоголевских чтениях в 2012 г., и благородную деятельность Мемориального музея и Научной библиотеки «Дома Н. В. Гоголя» на Никитском бульваре, — бережно хранящих его наследие и живую память о нем...
Примечания
2. Basmak Michal. Kdo je N. V. Gogol. Orbis, Praha, 1947. S. 3.
4. Белый Андрей. Мастерство Гоголя. Исследование. М, 2011. С. 19.
5. Janackova Jaroslava. Ruska inspirace Arbesova romaneta // Slavia 1984, roc. 53. S. 136.
8. Хорев В. А. «Тарас Бульба» в Польше // Н. В. Гоголь и славянские литературы. Тезисы... C. 77-78.
13. Якобсон Р. О художественном реализме // Р. Якобсон. Работы по поэтике. М., 1987. С. 391.
15. Nezval V. Jaroslav Hasek // Nezval V. Dilo XXV. Praha 1974. S. 509-510 .
16. Герчикова И. Н. В. Гоголь на чешской сцене // Тезисы... С. 12-14.
17. Калиганов И. И. О рецепции Гоголя в Болгарии второй половины ХIХ — ХХ вв. // Тезисы... С. 25.