К списку

Гоголь и слависты его времени (М. А. Максимович, О. М. Бодянский, П. В. Киреевский, В. Ганка)

Воропаев В. А. (Москва), д. ф. н., проф. МГУ им. М. В. Ломоносова, член СП России, председатель Гоголевской комиссии при Научном совете «История мировой культуры» РАН / 2012

Работа выполнена при поддержке РГНФ. Проект № 11-04-00270а («Н. В. Гоголь и его окружение: Биобиблиографический словарь»).

С профессором Московского университета, а впоследствии ректором Киевского университета Св. Владимира Михаилом Александровичем Максимовичем (1804–1873) Гоголя связывало чувство любви к родной для них Украине, общие интересы в области изучения ее истории и фольклора. Оба увлеченно собирали народные песни, первое издание которых Максимович выпустил в 1827 г. Гоголь с юных лет любил народные песни и стал собирать их еще в Нежинской гимназии. Он был глубоким знатоком и собирателем устного народного творчества¹. «Моя радость, жизнь моя! песни! как я вас люблю! — писал он Максимовичу 9 ноября 1833 г. — Что все черствые летописи, в которых я теперь роюсь, пред этими звонкими, живыми летописями! <...> Я не могу жить без песень» (Х, 284).

Именно в песнях находил Гоголь отражение настоящей народной жизни. «Это народная история, живая, яркая, исполненная красок, истины, обнажающая всю жизнь народа», — писал он в статье «О малороссийских песнях» (VIII, 90).

В 1834 г. Московский университет издал второе собрание «Украинских народных песен» Максимовича. В предисловии автора было указано на «участие в труде его Н. В. Гоголя, нового историка Малороссии и автора „Вечеров близ Диканьки“». Это участие было весьма значительным. По свидетельству самого Гоголя, он передал Максимовичу около 150 собранных им песен, совершенно тому неизвестных. На титульном листе другой книги, изданной Московским университетом в том же 1834 г. («Голоса украинских песен»), Максимович выставил эпиграф из статьи Гоголя «О малороссийских песнях»: «Ничто не может быть выше народной музыки, если только народ имел поэтическое расположение, разнообразие и деятельность жизни».

После смерти Гоголя были обнаружены еще две тетради с записями собранных им южнорусских и украинских песен. Изданные в 1908 г. Отделением русского языка и словесности Академии наук под заглавием «Песни, собранные Н. В. Гоголем», они составили солидный том, заключавший свыше 400 страниц.

С 1826 г. Максимович заведует университетским ботаническим садом и гербарием, с 1833 г. — кафедрой ботаники. Его магистерская диссертация — «О системах растительного царства» (М., 1827). Он автор книги «Систематика растений» (Кн. 2. М., 1831). Здесь еще одна область его общих интересов с Гоголем. Во время совместного путешествия в Малороссию в июне 1850 г. Гоголь, по записи П. А. Кулиша, «собирал разные цветы, вкладывал их тщательно в книжку и записывал их латинские и русские названия, которые говорил ему г. Максимович. Это он делал для одной из своих сестер, страстной любительницы ботаники»².

16 июня Гоголь и Максимович провели в Калуге, а днем обедали у А. О. Смирновой, супруги калужского губернатора, давней приятельницы Гоголя. Здесь, в присутствии известного поэта графа А. К. Толстого, Гоголь говорил о своем намерении «проездиться по России». П. А. Кулиш рассказывает со слов Максимовича: «Между прочим, путешествие на долгих было для него (Гоголя. — В. В.) уже как бы началом плана, который он предполагал осуществить впоследствии. Ему хотелось совершить путешествие по всей России, от монастыря к монастырю, ездя по проселочным дорогам и останавливаясь отдыхать у помещиков. Это ему было нужно, во-первых, для того, чтобы видеть живописнейшие места в государстве, которые большею частию были избираемы старинными русскими людьми для основания монастырей; во-вторых, для того, чтобы изучить проселки Русского царства и жизнь крестьян и помещиков во всем ее разнообразии; в-третьих, наконец, для того, чтобы написать географическое сочинение о России самым увлекательным образом. Он хотел написать его так, „чтоб была слышна связь человека с той почвой, на которой он родился“»³.

Из Калуги Гоголь и его спутник отправились в Оптину Пустынь. Последние две версты до монастыря они прошли пешком, как и полагается паломникам. По дороге встретили девочку с мисочкой земляники и хотели купить у нее ягоды. Но та, видя, что они люди дорожные, не захотела взять денег и отдала землянику даром со словами: «Как можно брать с странних людей...». «Пустынь эта распространяет благочестие в народе, — сказал Гоголь, умиленный этим явлением. — И я не раз замечал подобное влияние таких обителей»⁴.

Отношения Максимовича с Гоголем отличались особой доверительностью, — он как бы имел дар проникновения в самые тайники души Гоголя. Встретившись с ним после трехлетнего перерыва в Киеве в августе 1835 г., Максимович вспоминал, что тот уже тогда поразил его своей глубокой религиозной настроенностью. «Нельзя было мне не заметить перемены в его речах и настроении духа, — рассказывал он, имея в виду прогулки Гоголя по старому Киеву, — он каждый раз возвращался неожиданно степенным и даже задумчивым. <...> Я думаю, что именно в то лето начался в нем крутой переворот в мыслях — под впечатлением древнерусской святыни Киева, который у Малороссиян 17-го века назывался Русским Иерусалимом...»⁵.

Большую ценность представляет сообщение Максимовича о дне и месте рождения Гоголя. До сих пор у биографов разные мнения на этот счет. Большинство исследователей и, в частности, такой авторитетный, как Ю. В. Манн, полагают, что Гоголь родился 20 марта 1809 года в доме доктора Михаила Яковлевича Трахимовского. Между тем Гоголь, родился в другом месте. По авторитетному свидетельству Максимовича, квартира Марии Ивановны Гоголь-Яновской в Сорочинцах «была в домике генеральши Дмитриевой, в котором и родился 19-го марта Николай Васильевич Гоголь. Восприемниками его были: молодой Трофимовский Михайло Михайлович, и Дмитриева. Домик тот недавно разобран новой владелицей, по незнанию, что в нем родился Гоголь»⁶.

***

В близких отношениях к Гоголю стоял и другой его земляк — профессор истории и литературы славянских наречий Московского университета Осип Максимович Бодянский (1808–1877), один из основателей славяноведения в России. У Бодянского Гоголь брал уроки сербского языка, чтобы почувствовать красоту песен, собранных Вуком Караджичем. Сохранился рассказ поэта и журналиста Н. В. Берга о дружбе Гоголя с Бодянским: «Каким-то таинственным магнитом тянуло их тотчас друг к другу: они усаживались в угол и говорили нередко между собою целый вечер, горячо и одушевленно...»⁷. Если ж Бодянского не было в числе приглашенных, то «появление Гоголя на вечере, иной раз нарочно для него устроенном, было почти всегда минутное. Пробежит по комнатам, взглянет; посидит где-нибудь на диване, большей частью совершенно один; скажет с иным приятелем два-три слова, из благоприличия <...> — и был таков»⁸.

Теплое, дружеское отношение Гоголя к Бодянскому иногда высказывалось даже в кратких приписках в письмах его знакомых к последнему. Вот, например, выпавшие из поля зрения литературоведов строки Гоголя (их нет даже в академическом собрании сочинений писателя): «И я пpи этом тоже воспользуюсь этим очень пpиятным для меня случаем. Вы не дали мне своего адреса, и потому я к вам не писал; притом же вы писали, что будете скоро в Рим. Очень благодарю вас за ваше письмо. Надеюсь увидаться с вами в Праге или лучше в Мариенбаде и поговорить о многом интересном для нас обоих. Прощайте и будьте здоровы. Искренно вас любящий земляк Н. Гоголь»⁹. Эти забытые строки Гоголя содержатся в письме М. П. Погодина к О. М. Бодянскому из Рима от 21 марта (н. ст.) 1839 г.¹⁰.

Дружба Бодянского была деятельной. Он, например, способствовал изданию поэмы Гоголя «Мертвые души», напечатанной в типографии Московского университета (1842, 1846). Цензурный экземпляр первого издания хранится ныне в Научной библиотеке имени А. М. Горького. На ее титульном листе рукой автора написано: «Печатать на моей бумаге. 2400. Деньги сто рублей в задаток положил. Н. Гоголь». Впоследствии у Бодянского находилась рукопись «Размышлений о Божественной Литургии» — последней книги Гоголя, увидевшей свет после его смерти.

Прозаик и публицист Г. П. Данилевский вспоминает, как однажды в разговоре с Бодянским Гоголь заметил: «Нам, Осип Максимович, надо писать по-русски, надо стремиться к поддержке и упрочению одного, владычного языка для всех родных нам племен. Доминантой для русских, чехов, украинцев и сербов должна быть единая Святыня — язык Пушкина, какою является Евангелие для всех христиан...»¹¹.

Много ценных сведений о Гоголе содержится в дневниках Бодянского. Так, в записи от 9 июня 1856 г. он передает воспоминания соученика Гоголя по Нежинской гимназии Иван Сушкова, который рассказывал за обедом у своего дяди, московского литератора Н. В. Сушкова: «Никто не думал из нас, чтобы Гоголь мог быть когда-либо писателем даже посредственным, потому что он известен был в лицее за самого нерадивого и обыкновенного слушателя и отличался наиболее жартами (шутками — укр. — В. В.), которыми часто заставлял всех товарищей хохотать до беспамятства. Довольно бывало ему сказать одно слово, сделать одно движение, чтобы все в классе, как бешеные или сумасшедшие, захохотали в одно горло, даже при учителе, директоре, ком бы то ни было; он же оставался как ни в чем не бывало: спокоен и важен»¹².

Это свидетельство подтверждает признание Гоголя в «Авторской исповеди»: «Ни я сам, ни сотоварищи мои, упражнявшиеся также вместе со мной в сочинениях, не думали, что мне придется быть писателем комическим и сатирическим, хотя, несмотря на мой меланхолический от природы характер, на меня часто находила охота шутить и даже надоедать другим моими шутками...» (VIII, 438–439).

***

Известно, что часть собранных им песен Гоголь передал Петру Васильевичу Киреевскому (1808–1856), в его знаменитое собрание. В Предисловии к тому «Русских народных стихов» Киреевский отметил: «...Н. В. Гоголь сообщил мне тетрадь песен, собранную в различных местах России...»¹³. М. Н. Сперанский в статье «К истории собрания песен Н. В. Гоголя» указывал: «...прямых сношений у Гоголя с <П. В.> Киреевским мы не видим: надо полагать, что знакомство их в Москве в 1832 г. осталось мимолетным. Надо думать, что единственным результатом его была посылка Гоголем Киреевскому своих песен <...> Обращаясь к собранию бумаг Киреевского <...> мы вправе были искать здесь гоголевских песен, и они, действительно нашлись в его автографе: это — песни малорусские, числом 46»¹⁴.

Других фактов общения Гоголя с П. В. Киреевским не сохранилось. Рассмотрим здесь до сих пор не проясненный вопрос об авторстве свидетельства о фольклорном источнике гоголевской «Повести о капитане Копейкине, который имеет самое непосредственное отношение к творческим связям писателя и собирателя песен.

Публикуя в 1874 г. 10-й выпуск «Песен, собранных П. В. Киреевским», редактор издания П. А. Бессонов так закончил свое небольшое предисловие к циклу песен о разбойнике Копейкине: «Наконец предлежащие образцы чрезвычайно любопытны еще в том отношении, что вместе с преданиями, их окружающими, породили под пером Гоголя знаменитый рассказ о проделках необыкновенного Копейкина, в „Мертвых душах“: герой является там без ноги именно оттого, что по песням оступился ногою (то левою, то правою) и повредил ее; после неудач в Петербурге появился он атаманом в Рязанских лесах (мы помним лично слышанные живые рассказы Гоголя на вечере у Дм. Н. С-ва)»¹⁵ — Д. Н. Свербеева.

Это свидетельство о фольклорном источнике гоголевского капитана Копейкина является общепризнанным фактом истории создания «Мертвых душ». Однако интерпретация его в исследованиях литературоведов различна¹⁶. Неодинаково решается и вопрос об авторстве свидетельства, обнародованного Бессоновым в 1874 г. Так, С. О. Машинский, ссылаясь на работы Е. С. Смирновой-Чикиной и Н. Л. Степанова, считает автором сообщения о рассказах Гоголя на вечере у Свербеева П. В. Киреевского¹⁷. Ю. В. Манн, напротив, полагает, что это П. А. Бессонов¹⁸. Приведем мнение ученого-фольклориста. В комментариях к тому народных песен, записанных Языковыми, А. Д. Соймонов замечает: «...легенды и песни о Копейкине широко бытовали в Поволжье, и, видимо, через своих друзей Языковых с ними ознакомился Н. В. Гоголь. В „Повести о капитане Копейкине“, создавая образ атамана благородных разбойников, грабивших только казну, он использует народные песни и предания о разбойнике Копейкине; об этом сообщает и Б<ессонов>, помнивший также „лично слышанные живые рассказы Гоголя на вечере у Дм. Н. С<вербеева>“»¹⁹. Несомненно, точка зрения исследователей, которые относят сообщение о рассказах Гоголя к свидетельству П. А. Бессонова, выглядит убедительнее. И все же спешить с категорическими выводами не следует.

Гоголь был частым посетителем салона Свербеевых. С Д. Н. Свербеевым и его семьей он сблизился в начале 1840-х гг. через Аксаковых. Вероятнее всего предположить, что Гоголь рассказывал о Копейкине на вечере у Свербеева во время своего пребывания в Москве в 1839–1842 гг., то есть в период завершения работы над первым томом «Мертвых душ». Покончив дела с публикацией поэмы, писатель летом 1842 г. выехал за границу и пробыл там вплоть до 1848 г. В письме из Москвы от 17 февраля 1845 г. Н. М. Языков сообщал Гоголю: «Тебе кланяются Свербеевы; они тебя помнят и любят, как подобает, и чтут воспоминание о твоем пребывании на их вечерах»²⁰.

П. А. Бессонов родился в 1828 г. В год смерти Гоголя ему было 24 года, а в момент отъезда писателя из Москвы в 1842 г. всего 14 лет. На «вечерах» у Свербеева собиралась московская элита, цвет дворянской интеллигенции. В мемуарной литературе каких-либо упоминаний о посещении Бессоновым литературного салона Свербеевых нам обнаружить не удалось. Впрочем, это не значит, что он не мог бывать в доме Свербеева (в молодости Бессонов дружил с П. И. Бартеневым, знал К. С. Аксакова и П. В. Киреевского). Настораживает другое. Если Бессонов действительно лично слышал «живые рассказы Гоголя» на вечере у Свербеева, то почему он сообщает об этом мимоходом, в скобках, в буквальном смысле этого слова? Публикуя свое свидетельство со слов Гоголя спустя 20 с лишним лет после смерти писателя, Бессонов не мог не отдавать себе отчета в его историко-литературном значении. Многословный до излишества в своих комментариях, редактор песен Киреевского на этот раз ограничился лишь глухим указанием на столь интересную подробность не только своей личной жизни, но и творческой биографии великого писателя.

После смерти П. В. Киреевского материалы его богатейшего Собрания были переданы наследниками Обществу любителей российской словесности при Московском университете, а затем перешли в личное и бесконтрольное пользование секретаря Общества П. А. Бессонова. О том, как воспользовался Бессонов своим правом редактора и издателя песен Киреевского, хорошо известно²¹. В данном случае нас прежде всего интересует его редакторская работа с рукописью Киреевского при составлении комментария к публикуемым текстам.

В первом выпуске «Песен, собранных П. В. Киреевским» в предуведомлении было сказано: «Все замечания П. В. Киреевского, прибавленные к песням, оставлены также неприкосновенными, с отметкой: Зам<ечание> П. В. Кир<еевского>»²². Бессонов, отвечая на упреки в заимствовании у «старших славянофилов», в заметке к 8-му выпуске песен писал: «...из собрания Киреевского мне по смерти его передан только „материал“, статьи и примечания покойного или К. С. Аксакова, немногочисленные и также посмертные, отпечатаны везде с подписью их. Остальное все в издании и самое „издание“ <...> принадлежит исключительно мне»²³.

Заметки, предисловия, подстрочные примечания (или «ремарки», как их называет Бессонов) действительно принадлежат редактору издания. Однако непреложным фактом является и то, что в своих комментариях Бессонов использует пояснительные замечания Киреевского, не ссылаясь при этом на рукопись последнего²⁴.

Хранящийся в Российской государственной библиотеке архив П. В. Киреевского позволяет составить представление о характере работы Бессонова с рукописями Киреевского. Сопоставив, в частности, комментарий Киреевского к песне о Лопухине с комментарием Бессонова, напечатанном в 9-м выпуске песен Киреевского (свою редакторскую правку Бессонов осуществляет непосредственно на рукописи Киреевского²⁵), мы пришли к следующим заключениям.

Готовя издание к печати, Бессонов довольно беззастенчиво редактирует текст Киреевского: порою он сокращает его, вычеркивая из него целые фразы, строки и отдельные слова, а иногда добавляет кое-что от себя. При этом сказанное Киреевским от своего имени Бессонов передает в третьем лице, так что отличить в опубликованном тексте, что принадлежит Киреевскому, а что самому Бессонову, не представляется возможным.

Сверяя рукописный текст предисловия Бессонова к циклу песен о разбойнике Копейкине с напечатанным в 10-м выпуске «Песен, собранных П. В. Киреевским», мы обратили внимание на разночтение. В рукописи отсутствует фраза: «после неудач в Петербурге появился он атаманом в Рязанских лесах»²⁶. Вся остальная часть напечатанного предисловия дословно совпадает с рукописным. Вставку Бессонова, сделанную, очевидно, при корректуре, надо признать весьма неудачной. Если в рукописном варианте речь шла о народнопоэтическом первоисточнике капитана Копейкина, то в напечатанном тексте Бессонов, по сути, отождествил гоголевского героя с его фольклорным прототипом.

Подготовленный к печати текст указанного предисловия написан Бессоновым набело, без помарок. Пользовался ли он при этом какими-либо комментариями Киреевского, не известно. Во всяком случае исключить такую возможность нельзя.

Психологически более достоверно, что автором воспоминания о рассказах Гоголя на вечере у Свербеева является П. В. Киреевский. Он часто бывал на литературных вечерах в доме Свербеевых. Дружеские отношения его с Гоголем были скреплены общим интересом к народным песням. Наконец, Киреевский интересовался песнями о разбойнике Копейкине. В письме от 21 февраля 1834 г. он спрашивал Н. М. Языкова: «...не можешь ли объяснить мне <...> кто и когда был вор Копейкин?»²⁷. Однако надо признать, что имеющиеся в нашем распоряжении факты не дают оснований для окончательного решения вопроса об авторстве сообщения, опубликованного Бессоновым.

***

Дружеские отношения, по всей видимости, связывали Гоголя и с чешским славистом и поэтом Вацлавом Ганкой (1791–1861). Сведений об этом сохранилось немного. Ученый-правовед А. С. Жиряев, командированный в 1842 г. за границу для совершенствования в науках по части законоведения, впоследствии профессор Дерптского, а затем Петербургского университетов, писал из Берлина В. Ганке в Прагу 20 мая (н. ст.) 1845 г.: «Русскую Пасху я встретил в русской церкви в Висбадене, где познакомился с двумя русскими знаменитостями — Жуковским и Гоголем. Оба приехали из Франкфурта говеть и разговляться. Последний (Гоголь) намерен ехать в Испанию и Португалию»²⁸. В этом же письме Жиряев так отзывается о писателе: «Гоголь в природе своей — противоположность тому, каким он является в своих уморительных повестях и комедиях: ипохондрик в высшей степени. Впрочем, он действительно не совсем здоров, хотя болезнь свою он уже слишком преувеличивает в своем воображении»²⁹.

17 августа (н. ст.) 1845 г. Гоголь посетил Чешский национальный музей в Праге и познакомился с хранителем музея В. Ганкой. В альбоме Ганки он оставил запись: «Гоголь желает здесь Вячеславу Вячеславовичу еще сорок шесть лет ровно для пополнения 100 лет здравствовать, работать, печатать и издавать во славу славянской земли и с таким же радушием приветствовать всех русских, к нему заезжающих, как ныне. 1845. 5/17 августа»³⁰.

П. А. Кулиш сообщает: «Проезжая из Грефенберга через чешскую Прагу, Гоголь обратил особенное внимание на национальный музей, заведываемый известным антикварием Ганкою, приходил туда несколько раз и рассматривал хранящиеся в нем сокровища славянской старины. Ганка никак не хотел верить, что перед ним тот самый Гоголь, которого сочинения он изучал с такою любовью (так наружность Гоголя, его приемы и разговор мало выказывали того, что было заключено в душе его); наконец спросил у самого поэта, не он ли автор таких-то сочинений.

— И, оставьте это! сказал ему в ответ Гоголь.

— Ваши сочинения, продолжал Ганка, — составляют украшение славянских литератур (или что-нибудь в этом роде).

— Оставьте, оставьте! повторял Гоголь, махая рукою, и ушел из музея.

Но Ганка не таковский человек, чтобы разойтись с подобным путешественником, не взяв с него контрибуции. В альманахе, изданном в Праге Павлом Кларом, под заглавием „Libussa Taschenbuch fur’s Jahr 1852“, в жизнеописании Ганки, где приведены выписки из его альбома, на стр. 368 читаем: „Желаю (вам) еще сорок шесть лет ровно здравствовать, работать, печатать и издавать во славу славян. Дня 5 (17) августа 1845. Гоголь“»³¹.

Н. В. Берг в письме к В. Ганке от 11 июня 1852 г. описал поминки Гоголя на сороковой день его кончины: «Немного таких мгновений, какие мы пережили там, дается человеку на земле!»³².

Примечания

1. Подробнее см. в изд.: Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений и писем: В 17 т. / Сост., подготовка текстов и комментарии И. А. Виноградова, В. А. Воропаева. Т. 17. М.; Киев, 2010 (комментарии к разделу «Песни, собранные Гоголем»).

2. Виноградов И. А. Гоголь в воспоминаниях, дневниках, переписке современников. Полный систематический свод документальных свидетельств. Научно-критическое издание: В 3 т. Т. 1. М., 2011. С. 634. См. также: Карташов В. С. Гоголь и ботаника // Гоголевский вестник / Под ред. В. А. Воропаева; Науч. совет РАН «История мировой культуры». Вып. 1. М., 2007. С. 221–233; Карташов В. С., Швецов А. Н. Растения гербария Н. В. Гоголя. М., 2011; Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений и писем: В 17 т. Т. 8 (комментарии к разделу «Заметки о крестьянском быте»); Т. 16 (гербарий Н. В. Гоголя [цветная вклейка]).

3. Кулиш П. А. Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя, составленные из воспоминаний его друзей и знакомых и из его собственных писем / Вступ. статья и комментарии И. А. Виноградова. М., 2003. С. 570–571.

4. Там же. С. 573.

5. Виноградов И. А. Гоголь в воспоминаниях, дневниках, переписке современников. С. 638. Впервые опубликовано: Максимович М. Письма о Киеве и воспоминания о Тавриде. СПб., 1871.

6. Там же. С. 639–640. Впервые опубликовано: Максимович М. Родина Гоголя // Москвитянин. 1854. № 1. См. также: Воропаев В. Когда родился Гоголь? // Гоголеведческие студии. Вып. 1 (18). Нiжин, 2009. С. 11–16.

7. Гоголь в воспоминаниях современников. Без м. изд., 1952. С. 502.

8. Там же.

9. Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений и писем: В 17 т. Т. 12. С. 215.

10. Впервые опубликовано: Титов А. А. Письмо М. П. Погодина к О. М. Бодянскому с приписками Шевырева и Гоголя // Русский Архив. 1895. № 5. С. 115–116.

11. Виноградов И. А. Гоголь в воспоминаниях, дневниках, переписке современников. С. 303. Впервые опубликовано: Данилевский Г. П. Знакомство с Гоголем (Из литературных воспоминаний) // Исторический Вестник. 1886. № 12.